Алракцитовое сердце. Том I

Нечеловеческий крик разрезал воздух и сразу же оборвался….

Удивительные твари замерли на миг, оборотив взоры к хижине. Один вышел на полкорпуса вперед: Голем швырнул ему факел. Волк, подскочив, ухватил его по-собачьи за древко, развернулся — и вся стая помчались прочь, рассеиваясь клочьями дыма и мелкими брызгами.

— Легче всего убить духа другим духам.

Деян не сразу понял, что Голем обращается к нему. Больше на поляне, кроме них двоих и Джибанда, никого и не осталось. Все исчезло, только кости лежали в воде, и еще пахло дымом.

— Многие из них жаждали мести, — продолжил чародей. — Не всякий зверь добровольно пойдет в услужение повертухе: не в волчьей природе служить.

— Так это были духи… всамделишные духи? — выдохнул Деян. — И это все… все закончилось уже?

Голем, усмехнувшись, стал собирать бусины-кости в черную тряпицу.

— В союзе воды и огня любой дух способен обрести на краткое время плоть. Повертуха — иное дело, тут ее чары важны … А нам оттепель пришлась очень кстати. Иначе пришлось бы повозиться. Хотя конец был бы тем же самым.

— Мастер сильный, — с гордостью сказал Джибанд. — Зря ты сомневался, Деян.

— Но эта женщина, повертуха… — Деян растерянно огляделся по сторонам, все еще ошеломленный увиденным и не в силах сразу принять, что то, чего он с тревогой ожидал, завершилось вот так вдруг, за несколько мгновений. — Почему так легко? Она что же, не могла сопротивляться? Или убежать.

— Сопротивляться она пыталась, но не вышло. С той поры, как я занялся ее игрушками, — чародей тряхнул узелком с костями, — ей было никуда не деться. А прежде она могла бы скрыться. Но страх и гнев — плохие советчики. Куда ей было податься? Деревни нет больше, а других мест в мире она, небось, и не знала.

— Страх и гнев… — задумчиво повторил Деян за чародеем, глядя туда, где исчез дух повертухи. Она, несомненно, желала отомстить за убитого медведя — «сынка или супружника», мрак Небесный, ну и мерзость! — а мир вдали от ее родного леса был для нее чужим. Люди от века боялись духов и призраков, но и те, оказывается, страшились людей… Тут было над чем поразмыслить.

— Всего три причины у тридцати трех неприятностей: страх, гнев да любовь, — сказал Голем. — Если б не тот больной косолапый — может, она бы и вовсе нас трогать не стала: к чему мы ей? Затихарилась бы… А пожелала подкормить любимца — и все. Закончилась история.

За показной веселостью чародея слышалась горечь.

— Тебе что, жаль ее? — удивился Деян.

— Ничуть. Но пример показателен. — Голем, запрокинув голову, уставился на торопливо бегущие облака.

К вечером Деян, повинуясь неясному порыву, призвал в помощники Джибанда и похоронил за хижиной человеческие и волчьи — или все-таки собачьи? — кости. Закат над лесом разливался розовым и красным. Если взглянуть беспристрастно, было чему порадоваться: погода наконец стала выправляться, и дела шли лучше, чем прежде; но почему-то все это оставляло гнетущее впечатление. Фальшивая, наступившая за фальшивой зимой, весна-обманка, багряные разводы в небе, желто-белые кости в черных ямах, мертвая — теперь уже по-настоящему, полностью — повертуха…

Джибанд больше обычного молчал, думая о чем-то своем… Мрачная задумчивость овладела и Големом. Ночами он, как обычно, мучился бессонницей, но не пытался завязать разговор, а молча ворочался с боку на бок; иногда вставал и расхаживал взад-вперед по крохотной хижине.

«Страх, гнев, любовь — три причины у тридцати трех несчастий», — Деян, лежа без сна и слушая в темноте тяжелые шаги, поневоле вспомнил оброненные днем слова и мучительно-долгий рассказ, занявший две ночи. К нему слова эти подходили как нельзя лучше.

Глава одиннадцатая Война и мир Нарьяжской Империи

— I —

Вторая часть истории Голема, прозвучавшая на следующий день после первой, вышла не короче, но слушать ее оказалось полегче: не так она была беспросветно мрачна и не являлась уже неожиданностью.

С полудня видно было, что Голему не терпится продолжить прерванный разговор, однако он все же дождался вечера. И лишь тогда, устроившись у очага, начал: