Алракцитовое сердце. Том I

— Может быть, мне подать ему нож и уйти? — На лице Голема вновь появилась кривая ухмылка. — И пригласить сюда вашу подругу? Занятная получится сцена! Но я обещаю не смеяться. Этим я заслужу твое высочайшее одобрение, молодой человек?

Деян сглотнул. Голем наклонился к нему так близко, что Деян видел каждую отметину на его лице, мог разглядеть в уголках глаз багровую сетку лопнувших сосудов. Сочащийся мраком взгляд чародея гасил ярость и вместе с ней уничтожал всякую решимость сопротивляться, лишал воли.

Этой ночью Голем явился в Орыжь не по собственному желанию: его позвали на помощь, и он спас их. Если б чародей не вернулся — сам Деян наверняка был бы мертв, а Эльма…

Каким бы Голем ни был чудовищем, какова бы ни была его вина в случившемся, по какой бы причине он не решил вмешаться, — они были обязаны ему.

Это меняло многое. И в то же время ничего не меняло. Пастух, отгоняя волков, заботится не об овцах, а о своем кошельке и желудке, и в нужный день и час сам пустит скотину на мясо.

«Но он не пастух. И мы не скот», — Деян заставил себя сесть прямо и снова взглянуть на чародея:

— Даже очень глупый пес не побежит ласкаться к шатуну за то, что тот спугнул волков, — хрипло сказал он.

— Шатун, значит? А что, похоже, — вдруг миролюбиво согласился Голем, хотя взгляд его по-прежнему был чернее самой темной ночи. — После всего, что ты тут мне наговорил, молодой человек, в иные времена тебе могли бы вырвать язык. Но кое в чем ты прав — и с этим, как ни жаль, ничего не поделать…

Деян не сразу поверил своим глазам, когда нависшая над ним тень вдруг исчезла.

— Выкладывай, что тебе есть сказать, кроме оскорблений. — Голем, тяжело ступая, прошел через комнату и встал на прежнем месте у стены.

— Я не хотел тебя оскорбить, — сделав над собой усилие, сказал Деян. Нет, он не извинялся, нет. Но… так было справедливо.

— Верю: не хотел. Он тоже не хотел. — Голем поворотом головы указал на Кенека. В жесте и тоне чародея сейчас чувствовалась огромная усталость. — Грабить и насильничать не хотел, убивать не хотел, однако все равно оказался здесь. А я не хотел… становиться шатуном. И что теперь?

Деян промолчал, не найдя что ответить.

— Давай, рассказывай свою страшную сказку. И постарайся сделать это так, чтобы я не уснул от скуки. — Голем усмехнулся. — Иначе придется начинать сначала.

— Она короткая. И она тебе не понравится.

— Это я уже понял. Первым делом — повтори, от кого и где ты ее слышал?

— Старуха Вильма выхаживала меня полгода после того, как мне в малолетстве раздробило ногу на Сердце-горе, — начал Деян. — Вильма была не в своем уме, но заботилась обо мне, как могла. Рассказывала много чудных историй, и среди других — о древнем чародее, которого называли Големом. Она всегда начинала с того, что….

— VI —

Деян внушил себе, что разговаривает с Кенеком, но не мог удержаться от того, чтобы время от времени скосить глаза на Голема. Чародей слушал, вперив взгляд в стену перед собой, не перебивая и не задавая вопросов. Его лицо напоминало белый поделочный камень. Что скрывала эта маска — невозможно было даже предположить, как и угадать момента, в какой скрытое за ней может вырваться наружу. Деян пересказал историю Вильмы во всех подробностях, какие только смог припомнить, но на лице чародея ни разу не дрогнула ни одна жилка.

Возможно, стоило радоваться его сдержанности: начиная говорить, Деян сомневался, сумеет ли закончить; однако и странное спокойствие внушало тревогу, нараставшую с каждым мгновением. Какая буря могла разразиться после такого затишья?

— Больше я ничего не знаю, Голем. Я переиначил историю для девочек, поскольку она казалась хоть в чем-то подходящей. Они стали очень беспокойными… после того, как их отец ушел в большой мир воевать. — Деян заметил, как Кенек вздрогнул от упоминания Петера Догжона. — Не думаю, что такая сказка была тем, что им нужно, но я не мог придумать ничего лучше. Не стал упоминать твоего прозвища, чтоб не объяснять им, что оно значит. Я, даже когда был мальчишкой, в знахаркины сказки всерьез не верил и не думал, что человек с таким именем когда-то действительно жил в наших местах… И уж тем более я не допускал мысли, что настанет день, когда ты вдруг сам появишься здесь. Это все, что я могу рассказать тебе. И никто другой большего не расскажет — слишком много прошло лет. Вильма часто сетовала, что людская память коротка. Должно быть, так и есть.

Тишина в доме стояла гнетущая, жуткая.

«Он вообще слушал?» — Деян присмотрелся к чародею.

Голем был мертвенно неподвижен, почти как убитые им Хемриз и Барул, чьи тела по-прежнему лежали на полу. Только отвороты куртки над скрещенными на груди руками чуть шевелились от дыхания. У печи, баюкая изувеченную кисть, сгорбился Кенек. Чародей молчал — долго, очень долго…

— Голем? — не выдержав ожидания, окликнул Деян.

— Что?

Ставить собеседника в тупик чародей умел, как никто другой.