Алракцитовое сердце. Том I

«Ну и мразь же ты, Кен», — хорошо бы прозвучало, если б было сказано часом раньше, а не сейчас, когда тот сжался в ком от страха, обезоруженный и покалеченный. Еще лучше было б одновременно с этими словами загнать ему костыль промеж зубов; но часом раньше о таком не приходилось и мечтать, а теперь уж поздно было сводить счеты…

И все равно искушение было велико. Про печь и железо чародей, возможно, сказал не всерьез, однако вряд ли он стал бы мешать, пожелай Деян немного отвести душу. Рот наполнился горечью от омерзения к бывшему другу и к самому себе: желание поквитаться с беспомощным Кенеком, собственное чистоплюйство, не допускающее подобного, — все было одно другого отвратительнее.

— Этого подонка когда-то я звал другом, — сказал Деян, подавив желание сплюнуть на пол: разгромленный и оскверненный убийством дом все же оставался домом. — Охота над ним измываться — измывайся без меня.

И тот самый звук в голове наконец-то утих.

— III —

— Дело твое, — пожал плечами чародей. — Зачем тогда явился?

— Я пришел с тобой поговорить. О тех руинах в лесу, что ты называешь замком, — сказал Деян. Запоздало он понял, что нечаянно заговорил в той же грубой и фамильярной манере, что и Эльма. Это было большой глупостью…

«Но если бы он не вырубил Беона, не обезоружил и не опозорил Киана, не запугал бы всех, — жертв сегодня могло бы и не быть».

Деян зло посмотрел на Голема, а тот уставился на него, как будто собирался проделать взглядом дырку. Наподобие тех, что уже украшали лоб Хемриза.

— Не нужно тревожить хозяйку этого дома и детей, колдун, — сказал Деян. — Сказку, о которой ты услышал от них, им рассказал я.

Голем встал и размашистым шагом подошел к нему:

— Ты?

— Я. — Деян поднялся ему навстречу. — Я же ее и выдумал. Но только наполовину. Взял за основу преданье, которое рассказала мне старая знахарка. Сама она давно умерла.

Чародей был ниже его, и теперь, чтобы смотреть в глаза, тому приходилось задирать голову: смешное преимущество, но придающее хоть какой-то уверенности…

Смешное и, как оказалось, недолговечное: в следующее мгновение Голем без замаха, коротким движением ткнул его ладонью в грудь. Это был даже не удар — легкий толчок, но Деян, задохнувшись от боли, рухнул обратно на стул.

— Чтобы долго разгуливать с переломанными ребрами, нужно большое терпение. — Голем второй рукой придержал стул за спинку, не дав ему свалиться на пол. — Помноженное на большую глупость.

«Мерзавец, — Деян прикусил губу, сдерживая стон, — что ж ты за мерзавец…»

— Но ты не смахиваешь на круглого дурака. Почему же тогда притащился обратно сюда, а не остался у местной коновалки? Переговорил бы там сперва с моим, — Голем на миг запнулся, — другом.

Этого вопроса Деян не ожидал и предпочел бы до поры его избежать, но с прошедшего утра ничего не шло так, как бы ему хотелось; чародей, очевидно, приглядывал за происходящим во дворе Иллы глазами великана, и отнекиваться было бесполезно.

— Я знаю, что из вас двоих только ты человек, колдун. А он — твое создание, кукла. Он…

— Заткнись! — рявкнул вдруг Голем со страшной яростью.

Деян вжался в спинку стула, ожидая удара; но чародей, шумно выдохнув через стиснутые зубы, отошел в сторону.

— Похоже, тебе действительно есть что мне сказать. Но почему сейчас? — Голем привалился спиной к стене. Со своего места он мог видеть и оба входа в дом, и Деяна, и притихшего Кенека. — Я помню, ты был днем среди тех, кто собрался во дворе.

— Я боялся, что ты впадешь в безумие от того, что услышишь, и перебьешь нас всех, — честно ответил Деян.

— А теперь, значит, не боишься?

— Теперь мне ясно, что ты все равно дознаешься, — ответил Деян. — Нет нужды проводить… душевные беседы со всеми подряд. Я знаю мало, но больше других. Только я тебе и нужен.

— Думаешь, я собираюсь замучить мальцов, их мать и тетку с бабкой?

Голем усмехнулся, будто его позабавило подобное предположение. Или же он представил себе картину будущего допроса — и теперь мысленно наслаждался ей?

Разговор явно затягивался и шел совсем не так, как Деян предполагал. Заготовленные фразы теперь звучали глупо — и все другое, что приходило в голову, было не лучше. Его расчет строился на том, что чародей растратил изрядную часть своей ярости на Кенека и остальных, потому именно сейчас он в здравом уме, насколько это возможно.

— Думаю, сегодня — нет, не собираешься, — сказал Деян. — Но завтра ты можешь передумать. А мне бы этого не хотелось. Обещай больше никого ни в Орыжи, ни в Волковке не трогать, — и я расскажу тебе все сам. Все, что знаю. Для надежности можешь сделать со мной все то же, что и с ним, — Деян указал на Кенека. — Да что угодно! Убедись, что я не лгу, ничего не утаиваю. Но не трогай никого больше.

— Днем ты сказал, что тебе ничего не известно. По-твоему, ложь сойдет тебе с рук?