Алракцитовое сердце. Том I

— В том-то и странность, что узнать — ничего не узнал, только пыли зазря надышался! Со столетия прошлого записи про края здешние начинаются: про это ты тридцать раз от меня слышал. И еще я кое-что приметил. — Священник перешел зачем-то на шепот. — Книги старые учетные, они ведь какие? Не сравнить с теми, что я с собой привез. В половину столешницы длиной, весу в них — едва подымешь, от руки писаные и временем порченые. Рассыпаются, ежели с ними неаккуратно. А у той, в которой о Медвежьем Спокоище писано, нити переплетные были — светлые да крепкие. Будто починял кто ее. Не придал я тогда этому значения: мало ли, кто да почему? Может, истлела нить старая совсем. Наставление изустное удивительным мне тем паче не показалось: край глухой, мало изведанный; конечно, приглядеться к нему надобность есть. Не увязал я тогда никак одно с другим, и до сегодняшнего дня не увязывал. А теперь вот задумался. Если кто книгу сызнова переплетал — тот страницы мог неугодные вынуть и поддельные взамен вставить… Это я к чему: друзей у колдуна в мире точно не осталось, но недруги могут и сыскаться, — закончил священник. Посопел, словно собирался что-то добавить, но все же промолчал.

— Ему ты сказал? — спросил Деян, утвердившись внутри себя во мнении, что священник знает больше, чем говорит. Молчал ли он из боязни, что чародей как-то их подслушивает, или по какой-то другой причине? Даже этого невозможно было узнать.

— Сказал. Тридцать раз повторил! — возмущенно воскликнул священник. — Просил, чтоб тебя хоть в покое оставил, не подводил понапрасну под беду, а он и бровью не повел. Ума не приложу, какая ему в тебе нужда, — но не к добру все это, Деян. Нельзя тебе с ним идти. Только, чую, сам не пойдешь — потащит; раз уж силы на колдовство не пожалел.

— Не потащит: сам пойду, — сказал Деян. — Я за вас больше беспокоюсь. Но оставаться мне здесь — ни нужды, ни возможности.

— Ну, это уж ты завернул так завернул. — Священник протестующе мотнул головой. — Понимаю, не все ладно, раз не за столом, а тут мы с тобой сидим. Не расспрашиваю, раз сам говорить не хочешь. Но и ты пойми: в сердцах всякое можно сказануть. И всякое в словах чужих услышать можно. Не след тому много значения придавать.

— Мне не то что оставаться — возвращаться не велено… Да знаю я, Терош, знаю, — со вздохом добавил Деян. — А все равно — обидно. Неправильно все это… не по-людски. Обидно, но больше за Эльму страшно. Не понимаю, что у нее в голове творится. Присмотри за ней, если сможешь.

— Присмотрю.

— Спасибо.

— Да не за что пока, Деян, и будет ли… — Священник, кряхтя, поднялся со скамейки. — Заболтались мы с тобой. Пойдем, что ли? А то окоченел я совсем.

— Идем, — согласился Деян. — Только прежде на дорогу благослови.

Взгляд священника стал неожиданно колючим:

— Никогда ты слова благого не просил и не принимал. И сейчас не от души просишь: пустой звук оно для тебя. Мне приятное сделать хочешь.

Иногда Терош Хадем был на диво проницателен.

— Ты прав: хочу, — признал Деян. — Но хуже все одно не сделается.

— Во имя Всевышнего, во благодарение Всемогущего, во славу Всеведущего — ступай в милости Его. — Священник осенил его амблигоном и возложил ладонь на голову; не дав завершить положенного лобзания, неловко обнял:

— Храни тебя Господь, Деян. Не по себе мне, что ты уходишь… Не хватать тебя мне будет.

— Мне тебя тоже. — Деян крепко обнял его в ответ. — Ну, будет на то Господня воля — свидимся еще.

— V —

Голем и Джибанд сидели во дворе Беона, на той же лавке, перед которой великан накануне устраивал «представление». Чародей сосредоточенно колупал землю носком сапога. Великан, вывернув шею, таращился на приоткрытую дверь, из-за которой доносились крики Пимы: старания знахарки и повитухи до сих пор ни к чему ни привели.

— Ну, прощай. — Деян подтолкнул замешкавшегося священника вперед, дальше по улице. — Тебя на поминках ждут.

— Ждут. Да только как бы к завтраму еще одни справлять не пришлось… — Священник хмуро уставился на дом Беона, где кричала Пима. — И эти бесы что здесь забыли?

— Что бы ни забыли, тебе Илла велела роженицу не тревожить.

— Дура она невежественная, Илла ваша, прости, Господи.

— Дура. А все ж ее бабья наука тут вернее твоих молитв поможет.

— И то верно…Ты-то на помин не зайдешь? — помявшись, спросил священник. — Надо бы.

— Нет.

— А что так?

— Ни к чему людей смущать, — отрезал Деян. — Давай, Терош, не тяни. Сам говорил — долгие проводы не к добру. Было такое?

— Было. Ну, прощай! Не поминай лихом.

Священник побрел по улице, но, не отойдя и на десяток шагов, оглянулся с выражением смущенным и растерянным. Деян, через силу улыбнувшись, махнул ему рукой. Тот отвел взгляд и потащился дальше. В его переваливающейся походке чувствовалась какая-то беззащитность и обида. Будто раскормленного ручного щенка взяли и выкинули посередь зимы за околицу в лес, самому добывать себе пропитание.

«Эх, друг…».

Деян, отвернувшись, вошел во двор через незапертую калитку.

— Голем! — окликнул он чародея. — Ты что здесь делаешь?

— Жду. Чем дело кончится, — ответил тот, даже не удостоив его взглядом.