«Его правда. Надо привыкать, что ли. К „возможности“». — Деян снова принялся ходить по двору. Ни на какие подробные объяснения со стороны чародея он не рассчитывал и что с этими объяснениями теперь делать, не представлял.
«На кой я вообще с ним заговорил? Отвлечься хотел, а и только. А он почему объяснять взялся? Странно: вроде бы до того он к разговорам был не расположен… Возможное, но не сбывшееся, — и невозможное, несбыточное. Но для меня в чем разница?»
Приделанная «не по-настоящему» ступня от ходьбы заныла совершенно по-настоящему, чем окончательно все запутала. Деян сел на колоду, где сидел накануне. Нога чуть успокоилась, но понятнее ничего не стало.
В памяти час за часом вновь вырисовывался прошедший день: мальчишки Солши, рассказывающие о «маленьком» и «большом» дядьках, Беон, требующий говорить яснее… В то же самое время дезертиры, ведомые Кенеком Пабалом, свернули с большака к Орыже. Никакой беды еще не случилось — но первые камни грядущего обвала уже летели вниз.
«А надо оно мне — разбираться, что да как? — Деян понял, что бездумно разглядывает запертую дверь сарая, в котором сидел Кенек. — Допустим — узнаю. Пойму. Что это изменит? Да ничего».
Голем больше не внушал страха, одну лишь неприязнь. Существовать в чародейских руках разборной игрушкой вроде тех, что пытался мастерить покойный Киан, было противно, но не более того…
И все же разобраться хотелось; заполнить чем-то пустоту, найти какой-то смысл, хоть что-то — взамен всего утраченного.
Деян снова взял палку — с ней было спокойнее, привычней, что ли — и пошел к сараю. Тот был заперт на задвижку: повесить замок времени до сих пор не сыскали.
В первое мгновение показалось, что внутри пусто: на куче соломы у стены никого не было; Кенек отыскался в дальнем углу.
— Кем он был? — спросил Деян, когда глаза привыкли к полумраку. — Твой приятель по имени Хемриз.
Не то чтоб это представлялось чем-то важным — но все казалось лучше, чем ничего: нужно же было с чего-то начинать изыскания. Кенек молчал, спрятав лицо в колени. Только сбившееся дыхание выдавало, что вопрос он слышал.
— Или это не имя, а кличка? Звучит как-то не по-людски. Кен! — Деян подошел ближе. — Язык проглотил?
Выглядел Кенек настолько жалко, что гасла всякая мысль об опасности с его стороны. Разговаривать с ним сейчас было все равно что с камнем, и ненавидеть его казалось столь же нелепым, сколь ненавидеть камень: безжизненный, разбитый, превратившийся в безобидный щебень…
Но ни один камень не мог выбрать, падать ему или нет, и на кого, а у Кенека выбор был: просто не хватило ума и смелости сопротивляться обстоятельствам. Или, вернее сказать, хватило глупости и трусости, чтобы не сопротивляться?
Связанные руки он прижимал к левому бедру: тряпка на ненормально вывернутой кисти вся пропиталась кровью.
— Раз уж тебя не казнят, — сказал Деян, — я попрошу Иллу потом поставить лубок.
— Почему?! Почему, будь ты проклят?!
— Что «почему»? — Деян отшатнулся, когда Кенек вдруг поднял голову и уставился на него безумным взглядом.
— Почему вы не можете просто меня повесить?!
— Руки марать не привыкли.
— Дай нож.
— Оружие, тебе? — удивился Деян. — С какой стати?
— Пожалуйста… Раз вы не можете, тогда я сам.
— Ври больше, — с фальшивой насмешкой сказал Деян. Сейчас Кенек не врал: это чувствовалось столь же ясно, как и то, что он попытается осуществить задуманное.
— Пожалуйста, Деян! Я слышал, люди говорили, ты все равно уходишь, так что никто не сможет осудить. Да какая тебе разница?! Сделай вид, что обронил… Прошу тебя!
Кенек Пабал в прошлом, сколько Деян его помнил, всегда был хорош собой. Его лицо в полумраке сарая, отекшее и помятое, казалось какой-то нелепой ошибкой, шутейной маской, из-под которой — стоит только закончиться гуляниям — покажется настоящий Кенек и снисходительно посмеется над легковерными простаками.
— Да иди ты к Владыке со своими просьбами! — Деян поспешил выйти из сарая, пока наваждение не обрело силу. Кенек не заслуживал ни жалости, ни сочувствия; и все же, стереть из памяти двадцать лет в один день было невозможно…
«Вот тебе и разница между несбывшимся и несбыточным! — Деян, задвинув щеколду, привалился спиной к двери. — Могло ли все сложиться иначе, не докатиться до такого? Наверняка. Но не сбылось. Теперь ничего не может стать как прежде — что ни делай…»
— «Хемриз» раньше значило «резчик» на южнохавбагском наречии, — сказал чародей. Из дома Беона уже некоторое время не доносилось ни звука. После Пиминых криков тишина оглушала, и голос Голема тоже казался ненормально громким. — Но сам этот Хемриз точно не хавбаг: кожа слишком светлая.
— Я понятия не имею, кто такие хавбаги, — проворчал Деян.
— Островной народ, — пояснил чародей. Он смотрел выжидающе, с каким-то сочувствующим любопытством, от которого шея покрывалась гусиной кожей и сжимался желудок.
«Ждет, не попрошу ли я его закончить с Кенеком, раз тот сам хочет? — Деян зажмурился, хоть так пытаясь скрыться от этого тошнотворного взгляда. — Точно, ждет. Забери его мрак! Если попрошу, согласится он или нет? Если согласится…»