Алракцитовое сердце. Том I

— Нет, в главном Шукем не ошибся: пираты не сладили с жителями бухты и были убиты. Но видишь ли… Они не умерли в привычном тебе смысле слова. Это непросто объяснить вкратце. На Дарбате детей учат с малых лет тому, что смерть есть конец одной жизни и начало другой; что смерть есть рождение. Они называют это лестницей творения; хабваги говорят проще: «Путь». Движение по Пути требует от человека большого мужества: важно принять смерть и отринуть завершившуюся жизнь со всеми ее неоконченными делами и неугасшими чувствами; дух такого человека идет дальше и возрождается в мире… А тот, кого слишком сильно держит страх перед концом или долг перед живыми, кто не приемлет смерти — остается привязан к своим бренным останкам, пока последняя кость не рассыплется в пыль. Обученный и умелый чародей способен наделить такие останки — если разложение не зашло далеко — искрой своей жизни и на время оживить мертвеца, сохраняя при этом над ним полную власть. На Алракьере это удивительное искусство до той поры было неизвестно вовсе, тогда как на Дарбате оно развивалось тысячелетиями. Дарбатцы распознали в воинственных чужаках на странном корабле преступников, перебили их, а после неизвестный мастер-чародей — Страж Врат той эпохи — обратил их в немертвых и отправил обратно в подарок преследователям, корабль которых был также замечен с берега. Это был жест дружбы, который Варик Шукем, к сожалению, не оценил, потому дипломатические отношения с Дарбатом первой наладила не Империя, а Бадэй, и на полвека позже.

Чародей прокашлялся.

— Но эти подробности для моего рассказа не важны… Так вот: немертвыми зовутся те, кто не сумел принять смерть. Полуживыми — те, кто не сумел ее отринуть: нерожденные души, приведенные в мир колдовством. Суть и тех и других чар — в воплощении несбывшегося, но во многом они совершенно различны. Чары — и сам чародей — становятся чем-то вроде моста между сбывшимся и несбывшимся. Но, говоря образно, некромант и ваятель возводят мост с разных сторон реки…

«„Ваятель“, значит. Надо запомнить», — отрешенно подумал Деян, вспоминая останки девушки у тракта. Чародей тогда насторожился, заметив их; не потому ли, что подумал: та может оказаться немертвой?

«Если так — значит, она не нашла покой после смерти… В самом деле: какой после такой-то смерти покой?»

— Тебе повезло встретить ваятеля, немного знакомого с дарбатским искусством, — сказал чародей с неприкрытым самодовольством в голосе. — Иначе пришлось бы и дальше ковылять на деревяшке.

— Зато не пришлось бы тащиться с этим ваятелем Владыка знает куда, — проворчал Деян. Приживленная ступня ныла, как родная. — Нога сразу отсохнет, если ты умрешь?

— Через некоторое время.

— А он? — Деян указал на Джибанда. — Тоже умрет?

— Скорее всего.

— Понятно, — кивнул Деян. Тело у тракта все еще стояло перед глазами.

— Хорошо, должно быть, влет понимать вещи, которых не понимаю я сам!

Деян изумленно посмотрел на чародея.

— Он…

Голем осекся и закашлялся, словно поперхнувшись своей яростью; когда он продолжил, то гнев в голосе уже сменился глубокой горечью:

— Мы все еще связаны с ним, но связь эта отличается от той, что была прежде. А я не могу пока разобраться — в чем, почему так. Джеб не всегда был таким. Это тяжело. Ты себе представить не можешь — как.

— Что я могу представить — так это что вы оба долго не протянете, если ты продолжишь изнурять себя голодом и жаждой, — сказал Деян. — Невозможно пройти триста верст на одном лишь колдовстве.

Если б кто его спросил, он едва ли смог бы объяснить, зачем вообще начал этот разговор; «бес потянул за язык» — говорили про такое в Орыжи.

— Невозможно? Мне не впервой делать то, что считается невозможным! — Чародей оскалился, точно раззадоренный зверь. Однако Деян готов был поклясться, что видит страх в его взгляде.

— Ты быстро слабеешь, и сам понимаешь это. Если не…

— Ни слова больше! — Чародей предостерегающе поднял руку. — Ни единого!

— Да мне-то что? — Деян пожал плечами. — Чем скорее ты помрешь — тем ближе мне будет идти назад.

— Вот и молчи, — отрезал чародей. — На вопрос твой я ответил?

— Некоторых мертвых, ты сказал, можно вернуть колдовством, а нерожденных — призвать в мир откуда-то, где они есть. Ну а что эта «лестница творения», о которой ты говорил в начале: есть она на самом деле или нет?

— Воплощаются ли после смерти души в мире снова и снова? — Чародей помолчал. — А ты как думаешь?

— Я думаю, вы, колдуны, просто верите в нее, как преподобный Терош — в облачные сады Господни, — сказал Деян. — А по правде никто не знает.

Чародей усмехнулся:

— А ты будто и доволен нашим незнанием! У церковников одни сказки да присказки, у колдунов — другие: кому любо, слушает, кому не любо — выдумывает свои. Так и живем; во все времена.

Тут уж Деяну ничего не оставалось, кроме как мысленнно с ним согласиться.