В Орыжи говорили: работа руками дает передышку голове; для него это оказалось не вполне верно — слишком въелась привычка пережевывать без конца мысли… Но все же, пока он был хоть чем-то занят, быстрее шло время, жизнь будто бы двигалась вперед, а не топталась на месте; проще было терпеть сложившееся дурацкое положение.
Ночь прошла беспокойно. Расстроенные чувства были тому виной или что-то иное, но Деян постоянно просыпался, будто от толчка, а после подолгу не мог заснуть; потому рассвет он приветствовал с облегчением.
За ночь еще похолодало, но снегопад утих, выглянуло солнце, и ослепительно белый мир предстал во всей своей красе — сверкающий, прекрасный, жуткий. Ловушки стояли нетронутые: вокруг хижины вились цепочки лисьих следов.
За рубкой и готовкой утренние часы пролетели незаметно.
К полудню Деян отряхнул изъеденный насекомыми полушубок, срезал слишком тесные рукава, но выкидывать не стал: проткнул их вдоль краев и стянул куском тонкой веревки — получилось что-то наподобие шапки. Остатки полушубка натянул поверх куртки.
«Пугало огородное».
Он усмехнулся, попытавшись представить, как выглядит со стороны.
— Что ты делаешь? — Голем наблюдал за приготовлениями с плохо скрываемым беспокойством.
— Ухожу, — хмыкнул Деян, не без некоторого удовольствия отметив, как дрогнуло лицо чародея. — Покамест недалеко, — пояснил он, выдержав паузу. — Мясо кончается: пройдусь по округе.
Он собирался, захватив ружье, спуститься вниз по ручью, туда, где еще в первый день приметил особо много заячьих следов. Бить зверя из ружья он, конечно, не умел, потому не слишком надеялся что-нибудь добыть; да в дичине, по правде, пока острой нужды и не было. Но хотелось пройтись по лесу: хоть пару часов не видеть перед собой чародея и не чувствовать застывшего взгляда Джибанда, побыть одному, вдохнуть свежего воздуха… Почувствовать, каково это — ступать по сугробам и красться за зверем через зимний лес. Измотанный бессонницей разум рисовал тесную и смрадную хижину отвратительным чудищем, вытягивавшим силы и лишавшим остатков здравомыслия; убраться прочь — хотя бы на время — казалось хорошей идеей.
— Не надо! — Чародея, однако, его пояснения совсем не успокоили. — Останься.
— Да пошутил я, пошутил, — досадливо отмахнулся Деян. — До темноты вернусь: не хватало еще здесь заблудиться.
— Не надо, — с нажимом повторил чародей. — Прошу тебя.
— И почему же не надо?
— Ходить здесь одному опасно. Я не очень ясно чую, но, кажется, тут что-то… что-то есть в лесу. — Чародей с трудом встал, держась за выступ в стене. — Кто-то кроме нас с тобой. Не уходи далеко от поляны… лучше вообще от нее не уходи. Раз здесь жили, дом должен быть защищен, а в лесу — кто знает… Еду можно растянуть на несколько дней. Потом я со всем разберусь.
— Не похоже, чтобы ты в ближайшее время смог с чем-нибудь разобраться, — раздраженно сказал Деян. — Так ты чуешь что-то или тебе кажется?
Чародей замялся:
— Я не уверен. Но…
— Просто-напросто тебе от духоты мерещится всякая ерунда. — Деян заткнул за пояс пустой мешок на случай, если все-таки удастся что-нибудь раздобыть, и взял ружье. — Белый день на дворе: что может случиться? Только если на голодного зверя напорюсь. Но следов волчьих я не видел, а столкнемся — так авось эта штука, — он взвесил ружье в руке, — на что-нибудь сгодится.
— Деян, не надо! Это дрянная затея.
— Да что на тебя такое нашло? — Деян, присмотревшись к чародею, удивленно присвистнул: тот выглядел насмерть перепуганным; почти как тогда, когда умолял добить его, но только не бросать на поляне одного. Он явно хотел подойти к двери — но никак не решался отпустить опору, и была в его голосе какая-то знакомая интонация — как у племянниц Эльмы, когда взрослым случалась надобность отлучиться из дому…
— Ты что же это, боишься оставаться один? — спросил пораженный своей догадкой Деян.
Голем вздрогнул; его перекосило. Гримаса эта была яснее любых слов.
— Ну, дела! Тяжко жить без колдовства, да? — Деян едва сдержался, чтобы не расхохотаться в голос. — Но это… Это все-таки чересчур! А еще князем зовешься..
— Ты не понимаешь! Ладно… Ладно, хорошо, я трус, признаю! — Страх чародея оказался сильнее обиды. — Но послушай меня. Подожди пока с охотой.
— Чего мне ждать — пока снег опять повалит? Хватит: и так заболтались мы с тобой. Раз боишься — засов задвинь: все спокойней будет. — Деян добродушно усмехнулся и вышел вон.
Снег искрился на солнце; морозный воздух пах хвоей. Ручей начал замерзать, но там, где запорошенный снегом ледок пробило копыто, журчала вода.
Ружье мешалось, било по бедру, однако идти почему-то казалось легко — будто всю жизнь так ходил. Деян улыбнулся, прислушиваясь. В голове звенело, но снаружи он сразу почувствовал себя лучше, хотя опасения Голема — пусть и объяснившиеся до смешного просто — все же несколько встревожили его; тревогой полнился и сухой колючий воздух. Снегопад и мороз в начале осени несли угрозу всякой жизни в лесу, кроме, разве что, могучих раскидистых елей, приходившихся ровесниками еще Големовому отцу.