Алракцитовое сердце. Том II

— Непростой вопрос, Ранко, — сдался Деян. — По правде, он в свои злоключения меня против воли втянул, не спрашивая. Я злился на него по-черному, даже убить думал попытаться. А потом подостыл… Начал его немного понимать. Почувствовал благодарность, что ли. Как-никак, он дважды мне жизнь спас. По справедливости, я перед ним в долгу. Да и просто…

Как назвать это «просто», в котором множество всего смешалось, Деян так и не придумал, но капитан и не стал допытываться.

— Против воли втянул, говоришь? — спросил он вместо этого. — Ну, а ты ему зачем?

— Сам не могу взять в толк. — Деян пожал плечами. — Пожалуй что, я ему вместо козленка.

— То есть? — Капитан нахмурился. — Не понимаю.

— Когда еще мать с отцом живы были, через четыре дома от нас жила тетка одна — Лекой ее звали, — сказал Деян. — Раз, пока она у родни в Волковке ночевала, случился большой пожар. Счастье наше — огонь не на нас, в другую сторону пошел; я сам ничего того не помню, но мать рассказывала. Шесть домов сгорело, люди — кто спастись успел, а кто нет. У Леки семья большая была, и вся погибла: старики, видно, сразу угорели, муж с испугу без детей выбежал, потом обратно метнулся, брат за ним — да так назад и не выбрался никто, крыша обвалилась. Всего добра уцелело — один козленок, который на чужом дворе был. У Леки перед пожаром коза от хвори какой-то внутренней издохла, а козленок — совсем маленький еще — с виду здоровый был, ну его к чужой кормящей скотине и отнесли, авось примет; вот и остался он, и выжил. К зиме всем миром жилье погорельцам отстроили, отгоревали. А Лека козленка своего подросшего забрала и с тех пор стала с ним дружбу водить: в непогоду в дом брала, разговаривала с ним, как с человеком; то братцем звала, то сынком.

— Помешалась что ль? — недоуменно спросил капитан.

— Нет, она в своем уме была, не подумай: понимала, что к чему, что козел — скотина бессловесная, неблагодарная. Но все чувство, что родне, мужу да сыновьям раньше шло, козленку тому отдавала, чтоб с горя не убиться. А потом в привычку вошло… Сватались к ней мужики — да она всем от ворот поворот давала. Потом она со всей скотиной церемониться начала. Кроме коз и коровы, еще два десятка свиней у нее было; расплодились — поросят резать жалела. Жили в тесноте и грязи, вонь от них стояла — на три двора; как померла старуха, соседи всех забили: надоело уж очень. Но перед самой смертью она молодняк выгнала в лес, к кабанам; потомки до сих пор, может, бегают. А я смотрю на Голема, на себя — и вспоминаю Леку и ее козла, — с натянутой улыбкой закончил Деян.

Капитан недоверчиво хмыкнул.

— Ты бы себя видел давеча со стороны! Ага, позволил бы он тебе глотку драть, если б за козленка держал. Как же!

— Да мне вот думается — в том-то и беда, что позволил, — со вздохом сказал Деян. — Совсем дошел человек… Не к моей выгоде переубеждать тебя, Ранко, но, по-моему, твоя темная лошадка хромает на все четыре ноги.

— Лучше уж хромая лошадь, чем пешком ковылять, — отмахнулся капитан.

«Что-то в нем есть странное, — подумал Деян. — Даже очень».

Капитан подлил себе вина.

— Все, кого я встречал последние дни, рады были бы бежать от войны, — сказал Деян. — Ну, кроме Голема: он, понятно, не в счет. Даже твой сержант вчера боялся, что его отправят с нами назад. И остальные твои люди недовольны: я слышал утром, как они между собой говорили. Оно понятно — дело опасное… Но ты — ты будто бы и рад! Снова возвращаю тебе твой вопрос, капитан Альбут: что не так с тобой?

— Сказал же: сплю и вижу, как поджарю бергичевским ублюдкам пятки! — Капитан хищно оскалился.

Деян пожал плечами: «Не хочешь — не говори».

Разговор надолго прервался.

— VII —

Спустившийся вниз Джибанд о чем-то толковал в дальнем углу залы с помятого вида мужчиной в линялой красной шапке; Деян узнал в нем давешнего музыканта и прислушался — но великан наконец-то научился говорить тихо. Капитан, проследив за взглядом Деяна, тоже неодобрительно пробурчал что-то себе под нос.

Джибанд не удостоил их вниманием, но его собеседник, заметив к себе интерес, стянул шапку и отвесил шутовской поклон.

— Что это еще за хрен? — вполголоса спросил Деян.

Капитан скривился:

— Бард бродячий. Из тех, что ошиваются с маркитантами: вроде блох, только хуже… Этого хмыря вроде Выржеком звать. Не первый раз мне на глаза попадается!

Все вился вокруг и сюда увязался за Ритшофом, к Андрию пытался подобраться, а теперь вон твоими дружками занялся. Как пить дать, шпионит или для Бергича, или для Круга чародеев, волки их сожри: делать это их общество ничего полезного не делает, но суются господа колдуны всюду; и пока между собой собачатся, пакостят всем подряд помаленьку… Может, он и сам колдунишка мелкий, этот Выржек. Подвесить бы его за ноги и тряхнуть хорошенько — сразу бы все выложил! Жаль, повода нет. Ваш-то третий… — капитан взглянул вопросительно.

— Джеб Ригич, — подсказал Деян.

— А! Господин Джеб что в нем нашел?

Деян пожал плечами:

— Понятия не имею. Вообще он музыку любит, Рибен упоминал. А этот Выржек, ты сказал, бард. Может, поэтому…

— Может, — согласился капитан. — Бард он недурный.