Алракцитовое сердце. Том II

Деян пожал плечами. Он не чувствовал к бергичевцам, которых никогда не видел, ненависти; просто так было правильно — вот и все.

Гроссмейстер ен’Гарбдад долго и пристально разглядывал его, словно пытаясь разгадать некую тайну, отыскать иные, истинные мотивы его просьбы. Затем покачал головой.

— Должен признать, тут Рибен поставил меня в тупик… Но будь по-твоему. — Он повернулся к Алнарону. — Прикажи зачислить его в полк.

Глава шестая Война

— I —

Генерал Алнарон поручил его заботам своего ординарца, угрюмого детины с маленькими глазами и внушительным горбатым носом, которым тот беспрестанно шмыгал, утираясь нечистым платком. Деян отрешенно удивился: как этот огромный нос от такого обращения до сих пор не оторвался?

Пока ординарец вел его к штабной палатке и затем к Альбуту, Деян отыскал в кармане пузырек с лекарством Харраны — по счастью, не затерявшийся — и отправил сразу два шарика в рот. Из-за потрясения снадобье подействовало не так сильно, как прежде, но между ним и той частью его существа, что терзалась невыносимой физической и душевной болью, словно выросла стена; боль больше не принадлежала ему, он стал кем-то другим — и этому другому все было безразлично.

Ранко Альбут, увидев его, как будто не удивился, хоть и спросил, что случилось. Деян в нескольких словах объяснил.

— Вот оно как повернулось. Ну и… — Альбут сплюнул в грязь. — Жаль твоих домашних: но без мужиков своих они в такую пору все равно были не жильцы. Иди за мной. Раздобудем тебе форму и оружие.

Альбуту не было никакой нужды заниматься амуницией самому, но, как еще прежде заметил Деян, с некоторых пор тот избегал общества своих подчиненных: сидеть у общего костра капитану было не в радость.

Альбут прошел через весь лагерь к нескольким вкопанным в землю фургонам, наорал на заспанного офицера, показав тому генеральскую записку, и вскоре Деян стал обладателем слегка подпорченного мышами коротковатого мундира, патронташа и ружья с примкнутым штыком.

— Сойдет, — удовлетворенно кивнул Альбут, окинув его взглядом. — Все же мы не сброд какой, чтоб в чем попало в бой ходить… С оружием обращаться умеешь?

Деян покачал головой. Как заряжать и стрелять, он худо-бедно понимал — Голем научил, — но и только.

— Не беда: наука попроще будет, чем колдовство. — Альбут усмехнулся. — Мал-мала покажем, а больше тебе и не надо. Держись меня и делай как все: не ошибешься.

Дождь перестал, облака разошлись, и от оружейного фургона в лунном свете можно было разглядеть огромную реку. А на обратном пути Деян впервые увидел бергичевцев: не их самих — но костры их лагеря, раскинувшегося далеко внизу; бессчетное множество костров.

— У барона больше людей, чем у нас, — недоуменно сказал Деян. — Почему же он не наступает?

— Хитрецы погоды ждали и артиллерийского подкрепления, — ответил Альбут. — Но, говорят, вчера пушки подвезли. Так что сегодня полезут, соседушки, бесов огонь им в печенку!

Как Деян разузнал еще в Нелове, баронство и прежде стояло от всего Дарвенского королевства особняком. Другие традиции и равнодушие практичных бергичевцев к вере, многочисленные торговые сборы, которыми барон облагал купцов, чтобы содержать собственную армию, только на бумаге именуемую «дорожной охраной», — все это не добавляло дарвенцам любви к соседям. После того как Бергич нанял на службу иноземцев, нелюбовь превратилась в ненависть; но назревала беда давно. С самого начала «баронский бунт» был полнокровной войной: королевской армии противостояли крестьяне с вилами и переточенными косами, а настоящие обученные солдаты.

— Это последняя ночь, Деян, — тихо произдес Альбут. Он, верно, ожидал какой-то реакции на свои слова, но Деян только кивнул: «последняя ночь» — это его вполне устраивало.

— II —

Они вернулись к костру. Альбут снова куда-то ушел, но вскоре вернулся с завернутой в рваную рубаху бутылью с мутной белой жидкостью. Она оказалась даже крепче и гаже, чем любимое пойло Хемриза; но Деяну было все равно. Проходившие мимо офицеры из других отрядов поглядывали на бутыль кто с неодобрением, кто с завистью, но не вмешивались. Похоже, епископской охране позволялось и не такое — или, возможно, с Ранко Альбутом просто-напросто боялись связываться.

Те дарвенские солдаты, кого Деян видел вокруг себя, были истощены и вымотаны, но почти никто не спал; и почти никто не разговаривал. Стихла стройка, замолчали топоры, и надо всем огромным лагерем повисла жуткая тишина, прерываемая только лошадиным ржанием да чьим-то фальшивым напевом, доносящимся со стороны реки. Тысячи людей сидели и лежали вокруг костров, безмолвно глядя в огонь. Но это, как быстро понял Деян, не было оцепенением загнанного зверя или безропотным ожиданием конца: каждый человек в лагере проживал последнюю ночь наедине с самим собой, спокойно и сосредоточенно. Было ли охватившее дарвенцев особое настроение случайным совпадением или следствием чар Венжара ен’Гарбдада и его подручных, но оно пришлось кстати: Деяну совсем не улыбалось напоследок стать свидетелем бунта отчаявшихся обреченных людей.