Алрой

Пройдя зеленый луг и кедровую аллею, Хонайн и его спутник очутились возле летнего дворца. Вновь белый и зеленый мрамор. Бесконечное число роз вокруг. Жалюзи на окнах. Летящие вверх ступени. Первым поднялся старший, Давид последовал за ним. Тут, сделав страшные глаза, Хонайн прошептал: “Напоминаю, что ты глух и нем. Я буду говорить, а ты молчи. Молчание скрепляет речи. И добавлю, ты – скопец!” Алрой с трудом сдержал улыбку. Врач и Предводитель вступили внутрь здания. Два охранника-евнуха и две женщины в чадрах встретили их в приемном зале и повели в покои дворца. И опять Алрой дивился совершенству форм, восхищался изысканностью аксессуаров, изумлялся изобретательности роскоши. “Боюсь, чрезмерные изысканность и роскошь эгоистичных правителей предвещают гибель стране”, – размышлял Давид. Наконец добрались до комнаты, где на живописном диване сидела юная дама. На коленях ее покоился фолиант – персидские стихи. В руке она держала золотую цепь, другой конец которой неволил прекрасную белую газель.

Оторвавшись от романтических строк, почитательница поэзии одобрительным взором встретила вошедших мужчин. Она была совсем молода, как Алрой. Длинные светло-коричневые волосы, закрывая по бокам высокий белый лоб, спадали на плечи. Большие глаза светились голубизной. Она улыбнулась, и умилительные ямочки возникли на нежно-розовых щеках. Юное лицо воплощало чудную красоту, которую не умаляли насмешливость и снисходительность взгляда. Платье на ней красного шелка, из широких рукавов выглядывали тонкие девичьи руки. Стягивавший талию пояс был отягощен кинжалом – знаком принадлежности к царскому роду.

Хонайн выступил вперед, поклонился. Алрой оставался на заднем плане.

“Я слышал, этим утром некая недобрая сила склонила головку лучшей в мире розы”, – с обворожительной улыбкой произнес Хонайн.

“То был южный суховей, недруг цветов. Ветер сменил направление, и лучшая в мире роза воспряла”, – прозвучал ответ сквозь улыбку не менее обворожительную.

Врач проверил пульс пациентки.

“Изменчивый”, – заметил он.

“Как я сама. Это твой новый раб?”

“Недавнее приобретение и очень удачное. Он отлично выглядит, к тому же нем и глух и обладает достоинством абсолютной безобидности”, – сказал Хонайн. “Во всех отношениях”, – добавил многозначительно.

“Как жаль! Неужто рок довлеет над одаренными красой – быть бесполезными? Как я, например!”

“Слухи нашептывают нам иное”, – сказал врач.

“А именно?”

“Юный царь Хорезма…”

“Этот варвар отвращает меня!”

“Он герой!”

“Ты видал сего героя?”

“Да”.

“Он хорош собой?”

“Он ангельски красив”.

“А полна ли казна его?”

“Да ведь он неизменный победитель, покоритель и усмиритель. Все золото мира его!”

“Золото? Я устала от роскоши. Построила этот дворец, чтоб скрыться от нее”.

“Бедности знаков в нем не нашел я…” – заметил Хонайн, возвращая лицу обворожительную улыбку.

“Имевшая несчастье родиться принцессой забывает здесь о своей злой судьбе”, – с непритворным вздохом ответила царственная особа.

“Воистину несчастье…” – поддакнул Хонайн.

“Однако жребий этот способен защищать!” – возразила принцесса то ли гостю, то ли себе самой.

“Защищать кого?”

“Наш слабый пол”.

“Согласен”.

“Если б только я была мужчиной!”

“На свете было бы героем больше!”

“Ах, какую круговерть я завихрила бы вокруг себя!”

“Не сомневаюсь”.

“Ты принес мне книги?” – спросила принцесса, крутой переменой темы подтверждая склонность к завихрению круговертей.

“Они у моего раба”.

“Я сгораю от нетерпения!”

Хонайн взял из рук Алроя бархатную сумку, достал из нее тома героических романов – добычу купца Али.

“Поэзия утомила меня”, – сказала принцесса, бросила укоризненный взгляд на фолиант с персидскими стихами и нежно погладила рукой корешки полученных от Хонайна книг. Затем отложила в сторону романы. “Я мечтаю поглядеть на мир!” – добавила.

“Путешествия утомляют не меньше стихов”, – заметил Хонайн и подумал, что по морям плавают не ради одного лишь удовольствия, но из страсти похваляться.

“Кстати! Я думаю, простые люди, в отличие от таких, как я, никогда не утомляются”.

“Разве что от труда. А от скуки – заботы помогают”.

“Что такое забота?” – спросила принцесса.

“Это – Бог, невидимый, но всемогущий. Художник, он покрывает желтизной румянец щек, а чернь волос окрашивает в белый цвет. Как вор, крадет улыбку с уст, и, как злодей, из сердца гонит радость”.

“Бог не таков. Это рукотворный идол. Я – истинная мусульманка и презираю идолов! Лучше расскажи, Хонайн, какие новости принес с собой?”

“Юный царь Хорезма…”

“Ах, опять этот варвар! Ты в найме у него, Хонайн? Слышать не хочу о нем! Сбежать из одной тюрьмы ради заточения в другой? Ежели я и выйду замуж, то сохраню свободу”.

“Вещь невозможная”.

“Моя мать была вольной птицей, покуда трон и корона не поработили ее. Мой путь от начала и до конца повторит лучшую часть ее пути. Ты знаешь мою мать?”

“Хонайн, безусловно, знал и посему немую паузу в ответ почел за благо.

“Она была дочерью разбойника и соучастницей подвигов отца. Вот радость жизни!” – продолжила принцесса, – “И я разбойница по крови. Хонайн, ты астролог, предскажи мне будущее”.