Алтайский Декамерон

Пытливый детский ум начинает лихорадочно искать продолжение праздника – и таки его находит! Порывшись в нижнем ящике комода, Сергей вытаскивает красивую железную коробку с надписью по диагонали: «Абрикосов. пастила».

Содержимое коробки нас завораживает. Наверное, вот так выглядят сокровища пещеры Сим-Сим. Эту пещеру мы видели в диафильме «Али-Баба и сорок разбойников»: его недавно крутили в детском саду. Мы с восхищением перебираем невозможной красоты пуговицы – от пальто и плащей. Пуговиц от кофточек и сорочек поменьше, и они нанизаны на толстую черную нить.

– Давай играть в «баржи», Леха!

– А это как?

– Будем укладывать пуговицы на останки наших кораблей. По очереди! Ты на мой, я на твой. Чей корабль быстрее пойдет ко дну, тот и проиграл!

– Давай, только чур, не торопиться! Положил пуговицу и смотри – утонет или нет?

Уже на пятой пуговице «баржа» брата пошла ко дну, что его очень разозлило.

Он схватил старинный ножик из слоновой кости для разрезания бумаги и лупанул им плашмя по моей барже.

«Баржа» потеряла часть ценного груза, но устояла. Брызги полетели в разные стороны, что привело двух маленьких атеистов прямо-таки в религиозный экстаз.

Мы закружились вокруг таза, лупя по поверхности воды. Брат хлопал ножем, а я ладонью.

Визг стоял неимоверный.

Отец, 35-летний фронтовик, инвалид войны, потерявший левую ногу до колена и носивший протез, художник-оформитель, не выдержал нашей с братом возни и визга.

– Леш, Сереж, а ну-ка, перестали беситься! Вы мне работать мешаете!

Из-за протеза отец работал стоя, неудобно нависая над большим плакатом по технике безопасности на железнодорожном транспорте. Плакат был разложен на столе. В левой руке отец держал муштабель – узкую медную трубку длиной около метра с плотным тряпичным шаром на противоположном конце. Правая его рука оперировала тонкой колонковой кистью номер три. Ладонью он опирался на муштабель, что позволяло, не касаясь изображения, свободно прописывать мелкие детали на всей поверхности плаката. Всего плакатов было пять. Четыре были готовы. И на завершение последнего плаката у отца оставался всего один день.

Мы затихли, но, конечно, ненадолго. Спустя несколько минут бесовские игрища вокруг таза с водой продолжились. Приближался час расплаты!..

В коридоре раздаются шаги. Мама возвращается с работы! Работает она в библиотеке при Союзе писателей, а вечерами шьет распоротые и перелицованные на чистую сторону довоенные наряды, превращая их в шедевры послевоенной моды.

Побросав все на свете, бежим ей навстречу.

– Мама, мамочка, ура-а-а-а!!!

У мамы в руках авоська с продуктами и большая плоская картонная коробка. Что там такое?

Мы виснем у матери на руках, продолжая вопить:

– Ура, мама, мама пришла!

Мама проходит в пальто на кухню и выгружает содержимое авоськи. На столе появляются восхитительные яства. Круглый батон белого хлеба под названием «Ситный», кирпичик черного «Обдирного» с хрустящей поджаристой корочкой и непередаваемым запахом домашнего очага. Зная нашу слабость, мама отрезает каждому по горбушке «Обдирного». Хорошо, Никита в школе, а то бы по четвертушке досталось, размышляет каждый из нас, успевая работать челюстями. Мама, как фокусник на сцене, продолжает опустошать авоську. Пакет сахара, бутылка подсолнечного масла, бутылка молока с серебряной крышечкой, за обладание которой постоянно идет война между мной и братом, кулек с огромными, с детский палец толщиной макаронами серовато-желтого цвета, которые нужно долго, долго варить, чтобы это пищевое изделие, по всей видимости, произведенное на танковом заводе, обратилось в еду, двухкилограммовый пакет с пшеничной мукой и пакет поменьше с мукой ржаной, бывшей в большом дефиците и пользующейся в нашей семье особым уважением.

Причиной небескорыстной любви к ржаной муке был гусиный жир, в большом количестве остававшийся после каждой процедуры приготовления отцом деревенского гуся в чугунной гусятнице на какой-нибудь праздник или просто по настроению. Так вот, на этом самом гусином жиру замешивалась ржаная мука и выпекались умопомрачительные ржаные лепешки, чуть клеклые внутри, но от этого становившиеся особенно вкусными.

– Мам, мам, а что в коробке?

– Ну, замамкали, замамкали, малышня! – Мама наклоняется и сгребает нас в кучу. – Это вам игрушка. – Мама пододвигает к нам картонную коробку. – Называется «Водокачка».

– Ух ты! А как она открывается?

– Ладно, пошли в комнату, я хоть разденусь…

Мы с братом, ухватившись за веревки по обе стороны коробки, тащим непосильный груз в комнату.

Пытаемся развязать, но ничего не получается.

Вопросительно смотрим на маму.

– Видите вот этот кончик? – Мама показывает на удлиненный конец веревки. – Ну-ка, взяли, дернули!..

Нашему изумлению нет предела. Каким-то чудесным образом веревка сползла с коробки. И мама рукой фокусника сняла крышку.

Наверное, Дедушка Мороз со Снегурочкой, появись они с большим календарным опозданием, не вызвали бы у нас с братом столько эмоций, сколько вызвало бессмертное творение советской инженерной мысли.