Алтарь смерти. История маньяка-каннибала Джеффри Дамера

Заключительные речи в американском судебном процессе – это традиционные моменты театрального величия, когда двое юристов переходят от доказательств к фактам и начинают открыто обращаться к эмоциям. Они косвенно указывают присяжным на то, что те смогут достичь истины не только с помощью интеллекта; что есть и другой путь: через чувства, интуицию и жалость, путь, который может оказаться столь же верным. Они говорят о том, что присяжные выслушали все доказательства и теперь должны взвесить в уме важность всех представленных фактов. Но просят забыть на мгновение эти факты и прислушаться к зову своего сердца.

В результате адвокат и прокурор могут явить образец цицероновского ораторского искусства в стремлении поколебать, соблазнить, убедить каждого из присяжных увидеть больше, чем весь коллектив в целом. Именно во время заключительной речи Кларенс Дэрроу, вероятно, лучший адвокат двадцатого века в Америке, достиг вершин красноречия и углубился в пучину юридических терминов, когда упоминал несколько исторических вердиктов. Заключительное слово также угрожает оратору тем, что во время речи он может явить зрителям свои подлинные чувства и случайно показать, какие из них прежде были ложными, а также невольно открыть всем, какие доказательства являлись сфабрикованными. Здесь может помочь только честность. Во время судебного заседания над Дамером было представлено и то и другое: Джеральд Бойл, который понимал проявление человеческих слабостей, но также осознавал и ущерб, нанесенный лишь ради того, чтобы один человек получил желаемые эмоции, и Майкл Макканн, который с ужасом смотрел на зло, совершенное тем же человеком, и боялся, что он уйдет безнаказанным.

Когда пришло время произносить речь, первым заговорил Бойл. Он встал за кафедру перед присяжными и суровым голосом попросил их пристального внимания.

– Я играю три роли, – сказал он. – Судебного исполнителя, защитника своего клиента, а также помощника в принятии решения.

Затем, слегка двинувшись в их сторону, он заявил:

– Это будет важнейшее решение в жизни почти каждого из вас. Мы все дали клятву, и никто не собирается ее нарушать, так что мы можем быть уверены, что правосудие свершится.

Из двух вопросов, которые они должны были разобрать, первый уже вопросов не вызывал, поскольку почти все врачи согласились с тем, что это психическое заболевание; единственное, что им предстояло решить, – это вопрос соответствия. Бойл начал поистине жутко изображать состояние страданий и отчуждения, тонко пытаясь заставить присяжных поставить себя на место Джеффри Дамера и признать, что, как и он, Бойл, они сбиты с толку.

– Хотели бы вы в пятнадцать лет проснуться с фантазией о том, как вы занимаетесь любовью с мертвым телом? Кто пожелает подобное любимому человеку? Кому расскажет подобное? Рассказали бы вы об этом своему отцу? Своей матери? Своему лучшему другу? Я не знаю, как на человека действует парафилия, но никто из нас даже не может представить себе те фантазии, которые одолевали ребенка четырнадцати-пятнадцати лет. Я не смог бы стать Дамером ни на один день.

– Когда ваше сознание пришло в состояние угнетения и осталось в таком состоянии, вы не сможете справиться с этим, пока что-то это состояние не изменит, – продолжал Бойл. – Ему было очень одиноко. У него отсутствовала сила воли. Он был настолько слаб, что не мог остановиться. Он словно поезд без тормозов, который несется вниз по дороге безумия, набирая обороты, еще и еще, и останавливается только тогда, когда врежется в бетонный забор или в другой поезд. И, слава богу, этот поезд врезался, когда Трейси Эдвардс сумел выбраться к чертовой матери из этой комнаты.

– Вы знаете, что произошло. Он сдался. Он стал беспомощным в собственном сознании. И я утверждаю, что надо быть слепым, чтобы отказаться принять неоспоримый факт: его поведение настолько вышло из-под контроля, что он уже не мог подчинить его своей воле. Ни один человек на земле не мог бы совершить что-то более ужасное, чем то, что сделал он. Но никто не может быть более достойным осуждения, чем этот человек, если он находится в здравом уме. Никто. В такой ситуации он – само воплощение дьявола. Но если он болен – если он болен, – тогда он не дьявол.

Это было впечатляющее представление, цель которого наконец-таки заключалась в том, чтобы очеловечить Джеффа Дамера и вытащить его из трясины мистификаций, в которую его погружали в течение трех предыдущих недель. В суде сложилось впечатление, что Бойл достиг своих целей: совершить хотя бы попытку идентификации этого человека как личности и выдвинуть идею о том, что в конце концов Дамер сошел с ума. Даже одной из этих целей было достаточно.

Когда Майкл Макканн поднялся для заключительной речи (судья Грэм ограничил его по времени, дав два часа, как и Бойлу), он знал, против кого сражается, так как сразу попросил присяжных не путать ответчика с его адвокатом.

– В этом зале суда – убийца, – сказал он, презрительно ткнув пальцем в Дамера. – Он пытается уйти от ответственности за преступления, в которых уже признал себя виновным.