Алтарь Святовита

– Павел, глотни вина, – Астрид протянул оруженосцу флягу, – ты молодец, что сумел раздобыть коня. Что там у новгородцев?

– Бьются, кхе-кхе, – сделав глубокой глоток, юноша закашлялся, – мне всего видно не было, но стало страшно.

Штауфен в этот момент согласовывал со Свиртилом порядок построения и движения. В бой он вступать не думал, но когда отряд выполнит маневр беспорядочного отступления, есть вероятность привлечь к бегству введенных в замешательство ливонцев. Тут уж надо действовать четко: вывести бегущих к виселице, где самолвинцы начнут вязать дезертиров, окружить их и не дать выскользнуть. Ну а если никто не побежит, тогда результатом конной прогулки воспользуется лишь один Александр.

Мне досталось датское знамя. Прикрепив его ремнями за спиной, я пристроился за Гюнтером. Рядом со мной расположился Астрид, державший в руке стяг Самолвы. Позади нас, в колонну по трое выстроились остальные. Трюггви вместе с арбалетчиками остался в засаде[70]. Не успев закончить построение, как по крику Штауфена:

– Вперед! – Мы стали его догонять.

Пахом Ильич едва успел перекинуться парой слов со Сбыславом, державшим своей сотней правую сторону полка, как Вятко с Миколой вытащили из сечи Гаврилу, словно мешок с репой. Боярин не шевелил ни рукой, ни ногой, и когда его уложили на медвежью шкуру, заботливо поднесенной Кирьяном, то приглушенный хрип, низвергнутый из-под забрала, все восприняли с радостью.

– Снова Гаврюше досталось, – с сожалением констатировал Пахом, – совсем недавно, в Копорье, а теперь и здесь.

– Точно колдун чухонский сглазил! Зря мы отпустили его тогда. Эй! – Сбыслав окрикнул Миколу. – Да снимите этот срам с его лица, ему там дышать нечем.

Регулирующий винт забрала на покореженном от удара шлеме перекосило. Расстегнув ремешки, Микола осторожно освободил голову от железа, разрезал подбородный ремешок шапочки и, сняв ее, приложил горсть снега к макушке Алексича.

– Кто ж его так отделал? – спросил Сбыслав.

– Немец кистенем огрел, – ответил Вятко, – у Миколы коня зашиб, и налобник железный не спас. Я ему рогатиной, не абы какой, смоленской, да в брюхо, а ему хоть бы хны. На шлеме у него веточка дубовая с желудями. Зверь, а не немец.

– С желудями, говоришь? Ну, ща мы эти желуди да пообстучим!

Сбыслав Якунович распорядился поднести ему дедов топор да круглый небольшой щит, набитый под кожей «заговоренными» травами. Подскакав к задней линии новгородцев, он грозно рыкнул:

– Поле! Поле!

Постепенно конь протолкнулся к тевтонцам и вставший на его пути полубрат, тот самый, который предлагал перед боем сдаться, начисто лишился головы. Сбыслав разнес ему щит обухом топора, сбил неуклюжий удар меча и следующим взмахом угодил точно в шею. Сталь топора Якуновича была уникальна. Выкована с добавлением зидовского железа, отчего имела розоватый оттенок, приватизированная предком на далеких берегах Каспийского моря, ни сколько не затупившаяся за долгие годы использования, разрубила воротник кольчуги как льняное полотно.

– Желудь! Ко мне, сюда давай! Я тебе за Гаврюшу пополам разрублю!

Сбыслав, играясь, как ребенок прутиком, крутанул топором и отсек близстоящему кнехту руку. Доспех коня с правой стороны залило кровью. Озлобленный, что немец его не слышит, Якунович стал самостоятельно пробиваться к Рудольфу. Под топор больше никто не попадал, да и как-то свободнее стало в центре.

Тевтонец сам заметил угрозу и приказал конным арбалетчикам разобраться с новгородцем. В это время видимой линии противостояния двух сторон уже не существовало. Воины смешались и бились поодиночке либо небольшими отрядами. Ливонцы второго треффена собирали свежие силы в кулак, готовясь к внезапной атаке, а за неуязвимым новгородским боярином могли увязаться воодушевленные яркими победами руссы. В этом случае экстренное отступление первого треффена могло стать проблематичным. Атака сорвется, и ливонцы просто сольются в общей массе войск, распылив ударную силу на отдельные стычки. Два болта устремились к Сбыславу, казалось, с такого близкого расстояния, они должны были прошить новгородца насквозь. Однако либо травы в щите, либо стальные пластины доспеха, а может, слабые арбалеты, но всадник с красным от крови топором продолжал приближаться к Рудольфу. За ним уже следовали два оруженосца, а вот строй одинаковых щитов, возникших позади их, полностью подтвердил догадку тевтонца. Боевой кистень вновь оказался в руке.

– Ага, услыхал, желудь! – Сбыслав увидел, что его вызов принят, и следующие слова произнес с каким-то злорадством, испытав восторг от того, что сделает с немцем: – Требух вырву!