Алтарь Святовита

– Преклоните колени перед непобедимым войском Пресвятой Девы Марии!

– А рубаху не задрать? – крикнул кто-то из глубины.

Парламентеры подъехали ближе, еще раз повторили предложение о сдаче и, круто повернув лошадей, под общий смешок русского воинства поскакали обратно. Возвратившись к знамени, полубрат в сопровождении двух фамилиаров доложил Андреасу о проведенной разведке:

– Мы проскакали три сотни клавтеров[69], снег неглубокий, в одну спану. Ловушек и рвов нет, лошади скачут уверенно. По центру стоят копейщики, за ними какой-то сброд в шкурах, вооруженные луками. Справа и слева конница вперемежку с кнехтами. За правым флангом новгородского короля размещен обоз с множеством шатров. Я заметил резерв из легкой конницы стоящий у леса.

– Типичное византийское построение. Ничего нового нет на белом свете, – проговорил своему окружению Андреас, громко подав команду остальным: – Командирам баннеров слушать меня! Прорываем строй; третий и четвертый баннер направо, пятый и шестой налево, первый и второй прямо за мной! Стройся!

Голову колонны составили тридцать пять рыцарей во главе с Андреасом фон Вельвеном. Братья Штанге пристроились с двух сторон от вице-ландмейстера, образуя первую шеренгу – острие клина. За ними встали пятеро тевтонцев из Риги. В третью шеренгу вошли семеро с Рудольфом фон Касселем в центре, четвертую – девять, а в пятую, замыкающую – одиннадцать. Позади рыцарей стали выстраиваться конные кнехты, за ними орденская пехота. Имеющие лошади чудь разместились на флангах, ополчение – в центр, и замыкал «свинью» отряд епископа. Сопровождавшие войско священники нараспев читали молитвы, обходя ряды, после чего отправились в тыл, к палантину Германа.

Пахом Ильич слез с коня, снял с головы шлем и попытался оттянуть вниз горжет, никак не привыкнув к новому доспеху. Он стоял напротив своей сотни. С ними он брал Копорье, освобождал Псковские земли. Многих бойцов Пахом знал еще детьми, росли по соседству, с некоторыми познакомился совсем недавно. Но все они были его, доверившие свои жизни люди.

– Вот что, братцы… немец как попрет, вы не бздите. Бивали мы их, да не раз. Правду говорю!?

– Правду! Били! – закричали новгородцы.

– Немец – это не свей, который щит грызет да боли не чувствует, но и не слабее. Сидит дура на коне да мечом машет. Посему прикрывайте друг друга, нападайте втроем на одного да ноги лошади подрубайте. А на земле грешной они все одинаковы. И еще я вам, братцы, скажу – за нами нет никого, оплот мы последний.

Ильич взял под уздцы коня знаменосца и повел его сквозь строй. Остановившись за последней шеренгой, он крикнул:

– Вот от сих пор только вперед! Назад дороги нет! С нами Бог! С нами предки! Мы победим!

Отряд Пахома стоял в резерве. В случае если тевтонцы разорвут центр, сотня прекрасно экипированных новгородцев бросится закрывать брешь. И как перед битвой говорил Александр:

– Хоть мечами, хоть телами, но немца остановить и держать.

Лучше бы этого не допустить, ладожане крепки в обороне, но слишком серьезен противник, чтобы недооценивать его. Русская рать выстроилась в привычной для себя манере, расположившись тремя полками, как могучий богатырь: с крепким телом в центре, способным выдержать удар и быстрыми руками по бокам, готовыми в любой момент поразить противника.

В полдень вышедшее из-за туч солнце осветило поле, покрытое бесконечными рядами воинов. Оба огромных войска выстроились одно против другого. Заиграла лучами бликов сталь шлемов, заскрежетало железо доспехов, заржали кони, и запели дудки. Уже сказаны все слова для воодушевления, уже все успели вспомнить, что дорого человеку в смертный час. Началось.

Суздальские стрелки высыпали перед своими копейщиками и, пробежав шагов сорок-шестьдесят, остановились, вытаскивая по три стрелы из колчанов, втыкая их в снег и накладывая срезни на тетиву. За ними засеменили первые три шеренги с тяжелыми щитами, оставляя за собой пространство в пятнадцать аршин. В этом промежутке ладожане тут же соорудили рогатки, усиленные направленными под углом к противнику заостренными кольями. Гаврила Алексич внимательно смотрел за начинающим разбег тевтонским клином и, когда расстояние до суздальских стрелков сократилось до двухсот шагов, крикнул во все горло:

– Копья за засеку!

По этой команде двигающиеся навстречу коннице копейщики побежали назад, вроде как испугавшись, стрелки же этого не видели и стали пускать стрелы навесом, с расчетом поранить лошадей. Весь фокус состоял в том, что за суздальцами оборонительного сооружения было не видно, а взявшие разгон лошади ни как не смогут их обойти, лишь только перепрыгнуть рогатки. Даже если это удастся сделать, то физиология коня заставляет в момент переноса через препятствие опускать голову вниз, а при приземлении резко поднимать шею. Именно в этот момент всадник не в силах атаковать, являясь прекрасной мишенью для копий.