Александра с удивлением оглядывала двор, обнажившиеся рыжие газоны с примятой мертвой травой, безлистное старое дерево, любопытно приникшее к решетчатой ограде, словно следящее за Малой Лубянкой, раскидистую голубую ель, в чьей тени прятались скамейки. Она бывала в Милютинском переулке и раньше, но каждый раз проходила мимо этого желтого здания, едва отмечая его взглядом. Ей никогда не приходило в голову остановиться, задаться вопросом, что здесь находится, войти во двор. «В католических храмах Европы, знаменитых, не очень и вовсе безвестных, в деревенских церквях я бывала… А вот сюда заглянуть не удосужилась!»
Они вошли в храм через боковую дверь, центральный вход был заперт. Миновали тесный тамбур и оказались в зале. Игорь подошел к мраморной чаше, установленной за колонной, и, опустив в нее кончики пальцев, перекрестился. Александра наблюдала за ним с растущим удивлением. «Атеист? Однако!..»
Месса уже началась. Они сели на последнюю скамью в левом ряду. Отсюда Александра могла беспрепятственно рассмотреть весь храм.
Он оказался скромным и одновременно нарядным, залитым предвечерним, золотистым светом. Еще при входе Александра отметила одно старинное витражное окно с изображением Святого Иосифа. Остальные окна были застеклены обычным образом и забраны снаружи решетками. Три окна в алтарной части, полукруглым нефом выступающей в сторону переулка, украшали новодельные незатейливые витражи с узором из цветных ромбиков.
Такую же наивную и дешевую современную попытку восполнить утраченные подлинные витражи Александра видела как-то в одной итальянской провинциальной церкви, в городке, где гостила у друзей. Она вспомнила свой разговор с тамошним священником, случайный, короткий, оставивший у нее необычное впечатление.
Чистенький, седой, как лунь, старичок, щуплый и словно сонный, с вялой готовностью ответил на те несколько вопросов, которые она задала ему. Александра искала одну семью, некогда проживавшую в этом приходе; в мэрии нужной справки не дали, взамен посоветовали осведомиться в церкви. Удовлетворив ее любопытство, священник внезапно спросил:
– А вы часто ходите в церковь? Там, дома, в Москве?
Она ответила отрицательно. Ее удивил странный тон вопроса: очень серьезный и одновременно натянуто ироничный. Священник словно пытался шутить над тем, что вовсе его не смешило. Помолчав, он проговорил:
– Если бы я мог попросить Господа о чем-то и был уверен, что моя просьба будет исполнена, знаете, что бы я попросил? Устроить новый всемирный потоп! Да, знаете… Новый всемирный потоп!
Его круглые очки в дешевой пластиковой оправе сверкнули слепым отблеском света, проникшего сквозь цветные ромбики в оконном переплете. В открытые настежь двери церкви было видно, как на паперти, в лучах вечернего солнца, резвятся котята. Кошка, их мать, зорко наблюдала за потомством, лежа в ветхом лукошке у входа в церковь. На паперти показалась девочка; остановившись на пороге, она ждала, когда священник закончит разговор с незнакомкой. На границе яркого закатного света и церковной полутени ее черные гладкие волосы выглядели золотыми, платье же, голубое, напротив, показалось ослепленной Александре темным. Она поняла свою ошибку, разминувшись с девочкой на выходе…
…Очнувшись, художница обнаружила, что все немногочисленные посетители храма поднялись со скамеек, и последовала их примеру. Ее слуха достиг негромкий голос священника, стоявшего у амвона, в алтарной части:
– …Исповедую перед Богом Всемогущим и перед вами, братья и сестры, что я много согрешил мыслью… Словом… И неисполнением долга…
Десяток голосов глухим эхом сопровождали каждое слово, ладони мерно ударялись в грудь, повторяя жесты священника:
– Моя вина… Моя вина… Моя великая вина…
Немо шевеля губами и повторяя покаянный жест, она взглянула на стоявшего рядом Игоря. Его лицо показалось ей преувеличенно серьезным, и женщина внезапно почувствовала к нему неприязнь.
Священник отошел к стене и опустился в полукресло, обитое красным плюшем. К амвону, поклонившись, подошел министрант и начал читать из Евангелия. Александра, склонившись к Игорю, шепнула:
– Такой-то ты, стало быть, атеист?
Он скривил губы и ничего не ответил, поймать его взгляд Александре не удалось. Озадаченная и заинтригованная, женщина отвернулась. В порядок службы она не вникала, автоматически, без раздумий, повторяя все за верующими, которых всего было, как сосчитала Александра, одиннадцать человек, не включая ее с Игорем. Когда все хором отвечали: «Благодарение Богу», она успевала повторить последние слоги, когда вставали, садились или по звонку колокольчика опускались на колени, на скрипящие деревянные подставки, тянущиеся вдоль рядов скамеек, она следовала примеру немногочисленной паствы.