Альтер Эго

— А ты попросишь? — он вдруг расхохотался так, что даже Бард фыркнул и топнул ногой.

Пёс тебя задери! Какую глупость она ляпнула!

— Хорошо, миледи! Клянусь, я не поцелую тебя до тех пор, пока ты сама меня об этом не попросишь! — он приложил руку к сердцу и церемонно кивнул.

— Ты просто невыносим! Самовлюбленный болван!

А ты совсем с ума сошла, Кэтриона?! О чём ты только думаешь!

Но она не могла думать рационально. Ужас, пережитый в Дэйе, и то, что она там видела, боль в руке, и Рикард со своим поцелуем, и то, что он айяарр — всё смешалось у неё в голове. И всё это опасно. Ей надо побыть одной. Надо понять, что делать дальше.

— Поедешь впереди! — сказала она, отвернувшись и чувствуя, как краснеет.

— Будешь смотреть, в какое место у меня на спине лучше воткнуть кинжал? — он вскочил на коня и, не дождавшись ответа, тронулся в путь.

* * *

Рикард даже обрадовался, что поедет впереди. Ему надо побыть одному. Подумать.

Он, конечно же, её не послушал и пошел следом. Ждал. И видел, как она стояла среди алых кустов бересклета и жимолости, как закрыла глаза, как водила руками, как потом упала, и корчилась, задыхаясь…

Он подхватил её, опустившись на мокрую листву, кричал, пытаясь привести в сознание, бил по щекам…

От неё шел невыносимый жар, словно внутри у неё, под кожей, горел костер. Казалось, и она сейчас вспыхнет и сгорит.

И он почувствовал дым, тот самый дым из его кошмаров.

Он видел бездну. И Кэтриону в ней.

Нет! Нет! Она не может сгореть! Ни за что! Это не может повториться!

В его жизни огонь и так забрал слишком много…

Он прижал её к себе, зарывшись рукой в волосы и придерживая голову. Его мать так делала. Он видел. Не делал сам, но это же просто! Нужно лишь дать ей немного силы, воздуха…

Он наклонился. Она вся пылала, от её губ шел жар и от кожи. Нужно его забрать, выпить. И он коснулся её губ. Поцеловал. Осторожно. Вдохнул. И провалился…

Аромат её духов и кожи такой сильный и так близко, разбил щиты вдребезги, опьянил и заставил сделать то, чего он так хотел и боялся. Поцеловать её по-настоящему. Неспешно, касаясь пальцами кожи. Шепча её имя. Губы у неё были такие нежные, что голова шла кругом. И она встрепенулась, подалась ему навстречу, вцепившись пальцами в плечи, удерживая его, и ответила на поцелуй. Ловила его дыхание и пила его…

И он уже не мог её отпустить, прижимая к себе и чувствуя, как это поцелуй проносится в душе горным селем, смывая за собой последние остатки рассудка…

Щиты упали.

Он чувствовал её. Её настоящую.

Она была огненным вихрем. А он — ветром, раздувающим огонь. Она — нагретым солнцем песком, а он — морским бризом. И они сливались в тёплый воздух цветущих полей. В игру солнечных бликов среди трепещущих листьев берез. В алую полосу заката. Огонь и ветер.

Лето. Она — само лето. Тепло в его руках.

Жар уходил. А её тепло не отпускало Рикарда. Он не мог оторваться и целовал её уже не потому, что ей нужно было дать немного силы, а потому что очень этого хотел.

Боги! Боги! Он, кажется, сходит с ума!

Это снова наваждение…

Воспоминания рванулись навстречу, разбуженные её ароматом, её теплом и этими ощущениями.

Он выходит из конюшни, где отец только что говорил с ним как мужчина с мужчиной.

— Ты должен быть снисходительнее к ней. Ты же понимаешь? Она девочка. Она младше. А ты уже мужчина. И она сирота.

— Отец! Я не понимаю!

— Ты должен присматривать за ней и не позволять ей играть в опасные игры. Нельзя давать ей огниво!

— Я и не давал!

— Ну кто-то же из вас поджег камыш возле пруда? Если не ты, значит она, — отец рассматривает седло на Барде. — А кто дал ей огниво? Рикард, нехорошо обманывать отца!

— Хорошо, отец, я понял. Этого больше не повторится…

— Почистишь за это Барда, когда я вернусь. Ты наказан.