—
А вот теперь он впервые хотел большего. Чего? Он и сам не знал.
Зачем? Этого он тоже не знал.
И что дальше? И этого он не знал.
И это бесило больше всего. Это желание без ответа. Рикард думал об этом всю дорогу, перебирая мысленно их разговоры, и те ощущения, что рождало её присутствие рядом, и свои воспоминания. И не мог остановиться, как если бы боль эта была приятной.
И лишь в стенах дворца верховного джарта Туров Рикард, наконец, смог подумать о чём-то другом. Ожидая, пока его примут, он разглядывал богатое убранство приемной залы. Мозаичная плитка, фонтан со статуями, золотистая штукатурка стен, переливающаяся от лучей солнца, изящная мебель из груши, и кресла, обтянутые зеленой парчой — верховный джарт прайда Тур любил роскошь.
Открылись резные двери — его пригласили.
Грейт Карриган встретил его церемонным поклоном, и Рикард поклонился в ответ.
— Позвольте представиться, Рикард Адаланс, посланец её величества королевы Коринтии.
— Я рад видеть тебя в наших стенах, — Карриган улыбнулся вежливо.
И как только обмен любезностями был завершен, Рикард достал кофр со свитком и протянул его Карригану.
— Её величество сказала, у вас есть, чем его открыть.
Карриган взял кофр аккуратно, приложил перстень к печати на застежке, и только потом открыл его.
Развернулся, отошел к столу, на котором стояли письменные приборы, и некоторое время внимательно читал.
— Что?!
Повернулся и, тряхнув свитком, произнес раздраженно:
— И этого она от меня хочет? — его карие глаза были темны. — Чтобы я их предал? Предал других айяарров? Как ты себе это представляешь?
Он подошел почти вплотную к Рикарду, и тот видел, как раздуваются его ноздри от гнева.
— Эфе Карриган, — ответил Рикард, не отступая и не сводя глаз, — я всего лишь гонец, и я передаю то, что мне велели. А мне велели напомнить вам о некоем обещании и клятве, которую вы дали много лет назад. Её величество сказала, что вы поймете, о чем речь.
Если бы Карриган мог его убить, он, наверное, сделал бы это, но видя, что Рикард не шевелится и ничего не говорит, отошел в сторону, швырнул свиток на стол и, скрестив руки на груди, уставился в окно.
Его красивое лицо побелело от ярости.