Стоило ему это проговорить, как руки стали покрываться слоем чёрного жирного пепла, будто тлея.
Он в ужасе уставился на раскрытые ладони.
– Я не виноват… Я не знал… Это не я, – бормотал он.
Пепельные языки метнулись к плечам, обнимая жирную фигуру. Там, где они касались человека, оставался прах и тлен.
Мужчина взвизгнул, рухнул перед женщиной на колени:
– Прости!!! Я не..
Еще одно отрицание, еще один виток угольно-чёрного языка, на этот раз располосовавшего небритую щёку.
Крик застрял в глотке, перешёл в бульканье. Белки огромных глаз блестели в полутьме, отражая его безмолвный ужас, пока не растаяли и они.
Прозрачная струйка пепла поднималась над тем местом, где только что стояла душа убийцы.
Но вскоре растаяла и она, оставив ворох полуистлевших бумаг.
Лерка неторопливо брела от метро. Снег, выпавший было утром, опять таял, отчего под ногами чавкала серо-коричневая жижа. Она шла к своему старому дому. Тому, в котором, ей казалось, жить так неуютно и дискомфортно. Примитивные качели, железные, крашеные дешёвой голубой краской, с отбитым сиденьицем, сиротливо поскрипывали на ветру. Лерка перешагнула через низкую оградку, прошла по мокрому снегу к ней, присела. Та скорбно всхлипнула.
– И я скучала, – словно живой, ответила ей девушка. – Представляешь, Соньки с Дашей нет. Даша меня винит…И мне страшно. Что, если она права.
Вдалеке выла сирена скорой помощи.
– Кому-то плохо, – прокомментировала Лерка, прислонившись щекой к железным прутьям, – и мне плохо. Только мне скорую никто не вызовет.
Разбрызгивая грязь из-под колес, во двор въехал белый микроавтобус с красной полосой по борту и красным крестом. Мигая ярко-голубы, с шумом остановилась около Дашкиного подъезда. Лерка замерла, приглядываясь.
Из автомобиля торопливо выскочила бригада, несговариваясь, двинула к дому. Лерка соскользнула с качели, подошла ближе. В машине скорой помощи остался только водитель – пожилой мужчина с красными от сигаретного дыма глазами. Открыв окно, он неспешно курил.
– Здравствуйте, а вы в какую квартиру? – несмело спросила она. – Не в пятнадцатую?
Водитель покосился на нее:
– А тебе-то что? Может, и в пятнадцатую…
Лерка встала совсем близко, осторожно дотронулась до края стекла:
– Важно. Вдруг, к знакомым…
Он не успел ответить: двери подъезда распахнулись, из-за них выскочил молодой человек в синей спецодежде, подсунув под дверь кирпич, закрепил ее. В это же мгновение Лерка увидела, как двое мужчин, в одном из которых она не сразу узнала постаревшего и осунувшегося Дашкиного отца, вели под руки женщину: седые волосы растрепаны, почерневшее лицо, пальцы судорожно цепляются за стены.
– Глебушка, – горячо шептала она, – мне нельзя в больницу, мне Дашу надо дождаться. Она придет, а ужин-то не готов… Глебушка.
«Господи, это же её родители!» – стучало в висках.
Дашкина мама не сопротивлялась, позволяя себя уложить, закрепить ремнями, заглядывала в глаза, хватала за руки, холодные, торопливые, равнодушные.
Глеб Валерьевич сумрачно кивал, усаживался рядом, поглаживая её ладонь. Пряча взгляд, бормотал что-то утешительное, Лерка не могла разобрать, что. Женщина всё говорила, срываясь то на хрип, но на визгливое всхлипывание.
– Всё хорошо будет. Поправитесь¸ накормите, напоите, – зачем-то врал фельдшер.
Хлопнули дверцы, взвизгнули тормоза, скорая дала задний ход, обрызгав одинокую Лерку ледяной жижей.
Почему она не подошла к Глебу Валерьевичу? Почему не сказала, что не верит в виновность Даши? Почему стояла, затаив дыхание, глядя на их измученные горем лица, серые, с впалыми скулами и искривленными ртами?
Бежать за ними? Сердце судорожно билось в груди. Похолодевшие пальцы искали телефон. Нашли.
Лерка погладила его успокаивающе-чёрную поверхность. Прижала к губам, чувствуя, как её окружает холод. Мелкой изморозью покрываются неказистые прутья ограды на детской площадке, завитками укладывается мороз на неживые окна, тонкой коркой схватываются чёрные лужи.
– Кто здесь? – её голос утонул в нарастающем шорохе.
– КТО ЗДЕСЬ?! – крикнула она в темноту. Звуки стихли, будто существо, кравшееся рядом, желавшее обступить Лерку со всех сторон, внезапно замерло, прислушиваясь. – Зачем я вам?
Последняя фраза прозвучала жалко и беспомощно. Тот, который стоял рядом, внезапно отступил.
В руке завибрировал телефон, разгоняя последние шорохи. Лерка посмотрела входящий номер: мама.
– Лерка, алло! – тревожный голос.
– Я здесь, – Лерка стряхнула с плеч оцепенение, раздражаясь собственной трусости и бестолковости. – в смысле, домой иду.
– Давай скорее. Я волнуюсь. Может, тебя забрать? Я на машине…
– Да я сама, – но прозвучало это, видимо, не очень убедительно.
– Ты прямо сейчас где?
– У нашего старого дома…
Молчание в трубке всего секунду, порывистый вздох:
– Стой там, я сейчас тебя заберу.
Лишь оказавшись в уютном тепле маминой тойоты, Лерка почувствовала себя в относительной безопасности.
– Ты чего сразу домой не пошла? – спросила та, наконец, сворачивая на Ленинградского шоссе.