АльteRNatива

Отвратительное путешествие до СНТ продолжалось около часа. По мере того как автобус углублялся в сельскую местность, пассажиры выходили на остановках и ехать становилось свободнее. Однако к концу поездки меня всё равно ужасно тошнило и, выйдя на воздух, я с трудом сдерживал рвоту.

– Что, укачало? – заботливо спросила мама, положив мне руку на плечо.

И тут я не выдержал:

– Конечно, чёрт! Ещё как! Ездить в это вонючем, сраном автобусе, где дышать нечем, где битком набито и вокруг все эти свиньи, которые моются раз в месяц и жрут говно!

– Это что такое?! А ну успокоился немедленно! – вскинулся отец. – Ты как разговариваешь, паскуда?

Я хотел продолжить агрессию, но в тот момент от окончательного срыва меня спасла подступившая к горлу рвота. Я скорчился пополам и выблевал весь завтрак на грунтовую дорогу.

Меня брезгливо обходили дачники, слышавшие всё, что я только что говорил. Упершись руками в колени, я стоял и отплёвывался, а одна проходящая мимо бабка заявила моим родителям:

– Вам бы следовало ремня ему дать – воспитание никуда не годится.

– Мы сами разберёмся, – сухо отозвался отец.

Когда меня вывернуло до конца, мы остались на дороге втроём. Все прочие пассажиры злополучного автобуса ушли далеко вперёд. Я вытер рот тыльной стороной ладони и почувствовал горькое раскаянье за то, что наговорил родителем перед тем как блевануть. Я ведь прекрасно понимал, что у нас никогда не было денег на машину, и что в этом нет вины отца, или матери. Они крутились как могли, лишь бы прокормить меня и дать мне всё для нормальной жизни. А этот мой выпад был ничем иным как одной большой претензией, проявлением чудовищной неблагодарности.

– Простите меня, – сказал я. – Простите, пожалуйста.

– Ну, ничего, бывает, – ответила мать, а отец фыркнул и отвернулся.

Они зашагали по пыльной дороге в сторону видневшихся вдали дачных участков. Я виновато плёлся следом. Весь оставшийся путь я многократно бросал покаянный взгляд в сторону Бога и повторял про себя: спаси и сохрани. Родители о чём-то тихо переговаривались и ни разу не обернулись.

Мы миновали несколько, выстроившихся друг напротив друга, домиков и приблизились к нашему участку. Отец поставил сумки на землю и достал из кармана большую связку ключей. Выбрав нужный, он открыл старый висячий замок и распахнул калитку.

Наша дача была такой же, как и у всех остальных. Деревянная изба с верандой, одна большая комната внутри и маленькая комнатка-чердак на втором этаже. Под полом был погреб, в котором родители хранили консервированные овощи и фрукты.

Земельный участок был на шесть соток, большинство из которых были заняты грядками и деревьями. В дальнем углу громоздился самодельный туалет. Словом, обычный трудовой оплот советских граждан. И пускай Советского Союза давно не было – традиция работать, чтобы заслужить право трудиться на отдыхе, свято чтилась моими родителями так же, как и всеми остальными честными людьми.

Отец открыл дверь в дом и вошёл внутрь. Мы последовали за ним.

– Иди наверх, переодень дачные шорты и на голову панаму обязательно, – сказала мама.

Я молча кивнул и быстро поднялся по деревянной лестнице в свою «комнату». Это было помещение с низким угловатым потолком и маленькими форточками. Здесь едва хватало места на узкую кровать и низкую табуретку, на которой лежали мои старые шорты, футболка и кепка.

Я переоделся, посмотрел долгим взглядом в сторону Бога, наскоро перекрестился три раза по три и полез вниз. Мне было стыдно за свой срыв перед родителями, к тому же я вспомнил, что они обещали мне какой-то сюрприз по возвращении домой, и теперь совесть меня совсем замучила. Нет, я не боялся, что «сюрприз» отменят, я не был меркантильной сволочью. Но меня гложил тот факт, что я своим поведением лишний раз выказал чёрную неблагодарность.

Я любил своих родителей, и честно говоря, почти никогда с ними не ругался, что было среди моих сверстников редкостью. И дело не в том, что я боялся, или меня подавляли, нет, зачастую мне наоборот слишком многое было позволено. Просто я действительно уважал и любил их. Они всегда слушали моё мнение и никогда не затыкали мне рот, а если надо было объяснить что-то серьёзное, чего детям знать по возрасту не положено – они объясняли, оговаривая трудные для меня вещи каким-нибудь специальными формулировками, вроде: подробнее узнаешь на биологии, когда будете проходить раздел анатомии.

А сегодня после автобуса сам не знаю что на меня нашло, я будто был не я. Меня словно что-то изнутри схватило и понесло, заставило наговорить всю эту гадость отцу, который всю свою жизнь с момента моего рождения только и делал, что отдавал всего себя мне и матери.

Я вышел из домика, мама, присев на корточки разглядывала грядку с помидорами, папа, вооружившись лопатой уже начал что-то вскапывать. Я подошёл к нему сзади и сказал:

– Пап, прости меня, пожалуйста, за то, что я наговорил. Я не знаю, что на меня нашло, я не хотел этого делать…

Он повернулся, посмотрел на меня и ответил:

– Ладно, только давай, чтобы это не вошло в привычку.

– Конечно, извини…