Альтернативная личность

Жорик заявил, что теперь увлекается символизмом. А икона — это один из его представителей. Вообще, все в мире можно трактовать как символ. Слова, например, тоже являются символами. Жорик попросил Соню назвать какое-нибудь слово или предмет.

— Воробей, — сказала Соня, увидев на тротуаре воробья.

— Воробей? Хорошо, будет тебе воробей… Что означает этот символ? — голосом лектора начал Жорик. — Он означает предназначение для жизни короткой и веселой. Это символ пустоты и чрезвычайной суетности. А также крайней похотливости и сладострастия. Плиний говорил, что жизнь воробья не превышает одного летнего сезона. — Жорик посмотрел на Соню. — В христианстве этот символ означает шалость. То есть один из атрибутов распутства.

— Что ты на меня так смотришь? — спросила Соня.

— Ничего, я просто рассказываю тебе о символике…

— Так что про воробья?

— Воробей не так уж плох, — продолжил Жорик уже своим естественным, правда, будто читая книжку, голосом. — Например, некоторые считают его самой непритязательной из птиц, поэтому он и стал символом скромного, низкого по положению человека, который, тем не менее, находится под покровительством Бога, ибо даже воробей пришел в наш мир только по воле Божьей и питается тем, что Бог дает. — Жорик выдержал паузу, чтобы дать возможность Соне оценить его красноречие. — В христианстве этот символ олицетворяет скромность, незначительность, а также… — Жорик усмехнулся, — опять же непристойность и разврат. У греков является атрибутом Афродиты и отождествляется с Лесбией. В Японии олицетворяет лояльность…

— И откуда ты все это знаешь, — восхитилась Соня.

— Оттуда, из книг, — похвастал Жорик, не распознав иронии. — Почти дословно цитирую.

— Передо мной-то не красуйся, — улыбнулась Соня.

— И не думаю, — сказал Жорик. — Так вот, в Китае воробей когда-то ассоциировался с пенисом, как сейчас — не знаю. Воробьев даже ели, так как полагали, что те поддерживают потенцию. Ха-ха, помнишь сколько китайцы их настреляли, горы! Вон оказывается зачем. У некоторых народов Европы блудницу представляли в виде женщины с воробьем в руке. Воробей в руке, тебе это ничего не напомина…

— Хватит, хватит, — прервала Соня сомнительные рассуждения.

Жорик замолчал, изобразил обиду и уставился на дорогу. Длиннющий, сутулый. Соня погладила Жорика по щеке.

— Кофе хочешь? — спросил Жорик. — Термос там.

— Нет. — Соня обернулась. На заднем сиденье трясся трофейный немецкий термос. — Любишь ты ерунду собирать, — сказала Соня.

— Почему ерунду? — возразил Жорик. — Термос достался мне в честном бою, в сорок втором.

— Ой-ой-ой! — засмеялась Соня и щелкнула Жорика по носу, — ветеран ты мой.

«Копейку» подбросило на колдобине. Белая старушка, мятый бок. Чудо техники. Студенту самое то. Юрк-юрк и ты в институте, трах-трах — дома. Самое то.

— Хочешь загадку? — оживился Жорик. — Психологическую.

— Давай, — разрешила Соня.

— В пустыне лежит мертвец. За плечами мешок, на поясе фляга. На километры вокруг нет ни души. Почему умер человек и что в мешке?

— Чушь, — сказала Соня. — Где здесь психология? Ерунда просто.

— Тогда история. — Жорик вздохнул. — Исключительно психологическая. Грустная.

— Последний раз, — предупредила Соня.

— Хорошо, — согласился Жорик. — Итак. Мальчик, от рождения слепой, просыпается и чувствует… Чувствует, что у него на глазах появилась повязка. «Мама», — зовет мальчик. «Что, дорогой?» — спрашивает мама. «А что это у меня на глазах?» — интересуется мальчик. «Пока ты спал, тебе сделали операцию», — отвечает мама. «Операцию? Теперь я смогу видеть? И солнышко, и травку, и небо?» «Да, дорогой». «Можно ее снять?» «Сними, дорогой». Мальчик снимает повязку, но ничего не видит. «Мама, я по-прежнему ничего не вижу!» — жалуется мальчик. «С Первым апреля тебя, дорогой», — поздравляет мама.

— Сволочь! — воскликнула Соня.

— Я сволочь? — возмутился Жорик.

— Насчет тебя я подумаю, а мать — точно.

— Еще хочешь?

— Нет! — отрезала Соня. — Больше не надо.

— А про психологию в чистом виде можно?

— Чисто? Если чисто, то можно.

И Жорик пустился в рассуждения о том, чем он хочет заниматься после университета. «У кого что болит, тот о том и говорит, — подумала Соня. — Сейчас начнет про Фрейда». И точно: Жорик заговорил о психоанализе. Об этом он читал и читал много. Еще ему преподавали его в университете. Жорику нравилось копаться в подноготной человеческих поступков. В сознании и в сумерках подсознания. Это как шагнуть в лабиринт, говорил он. Бродишь, бродишь, конца и краю не видно. И все темно. Тут нужно с фонариком таскаться: а то, глядишь, во что-то нехорошее — сугубо фрейдистское, как сказал один покойный преподаватель — ступишь. Нехорошо. Но, даже перечитав тонну книг, можно так и не разобраться толком, откуда что берется…