Альтернативная личность

Подумала-подумала и решила, что одного подарка мало будет. Нужно что-то и Андрею с Катериной презентовать. А что? Оно должно быть оригинальное, но тоже для старухи, чтоб не больно обременительное, понятно, что уже не купишь, нужно из дому что-то… Пластинки мужа? Они целое состояние в букинистическом стоят. И Андрей так хотел их. Четырнадцатый год, как-никак. От супруга остались. Не заядлый коллекционер, но кое-что собирал в фонотеку. А как умер, распродала помаленьку многое. Жить-то нужно было им с сыном. Сказки не брали, говорили что для сказок дорого. Это не цена для сказок дорогая, это сказки для нее дороги… Так и осталась коробка. Все десять штук пластинок в коробке. Русланову решила себе оставить — чего молодым стариковское слушать? — а сказки им преподнести: подарок, как бы, всем, а слушать Матвей будет, получается, что все, как бы, удовлетворены. И для домашнего их театра самое то: пластинку поставят, а сами кукол достанут и гостям представление покажут. Не считая, конечно, тех, что они о руководстве своем или каких других людях сочиняют. То уж пусть на магнитофон сами записывают. А она им только сказки старые. Но в хорошем состоянии, разумеется.

* * *

Плужниковы пригласили их к себе на эту субботу, а на следующую, они сами планировали пригласить Плужниковых на юбилей Матвея. Маленький юбилей, но ведь юбилей… Больше никого не пригласили — у Плужниковых ведь Дашка того же возраста, пусть поносятся. А потом уже останется ждать Нового года, но где проводить торжество пока не решили. Ветлины предлагают ехать на дачу, но все понимают, что те переругаются и испортят новогодний вечер. В общем, пока нужно лишь выдвигать варианты.

С работы Андрей всегда шел только пешком: чего здесь идти, пятнадцать минут и ты дома. Любой обзавидуется, это тебе не два часа сначала в метро с пересадками трястись, и потом на автобусе и тоже с пересадками. А по своей схеме он готов существовать целую вечность, потому что понимает, как отнимает силы и саму жизнь эта бесконечная дорога. Четыре часа в день коту под хвост, разве это дело? Только мазохисты на такое согласны — они и на шесть, и на восемь согласны — или кого жизнь в угол загнала, таких тоже полно.

Но молодежь сейчас пошла более расторопная, нежели была когда-то и сейчас ставшая людьми среднего и более возраста. Сейчас они снуют, снуют, шуршат чего-то, лукавят, елозят, как головастики, а своего добиваются. Не успокаиваются. И фиг ты их заставишь более часа на работу трястись, от своей жизни время урывать. Потому многие на своих развалюхах ездят. Даже на «копейках», как Жорик-стажер. Шустрый малый, далеко пойдет. Все книжки на свете прочитал, все знает, в любую дырку залезет, аж сдерживать приходится, ведь старшим на пятки наступает, а ему и плевать на субординацию. Только подумаешь о нем, тут же позвонит, напомнит о себе. Только мысль мелькнет, он тебе на порог заявляется. Только… он тут как тут. К стоматологу придет, в рот заглядывает, к рентгенологу — то же самое. Казалось бы, где психоанализ и хирургия, все равно лезет. Придет, обо всем порасспросит, все руками полапает и еще тысячу разных мелочей успеет. Вот такая молодежь должна быть, времена-то другие.

Только о нем вспомнил, тут же звонит:

— Здрасьте, Андрей Борисович, — здоровается. Вежливый: на пяток лет младше, а выкает. — Заняты?

— Домой иду, — отвечает Андрей, — что хотел, спрашивай.

— Да напомнить хотел… — говорит Жорик.

— А, это… Я помню, помню, — раздражается Андрей, — раз обещал, подарю. Только не звони мне больше по этому поводу. — И чтоб не показаться невежливыми, про Фрейда спрашивает: — Как там Фрейд поживает, друг твой?

— Ничего, спасибо, висит, и в машине не скучно. Спасибо вам за фотографию.

— Пожалуйста, — улыбается Андрей.

Укусив палец, стажер принимается за руку:

— А можно, я к вам на домашний спектакль приду? Говорят, вы чудесные сценки ставите.

— Ну, это уже слишком, — обижается Андрей. То, что начиналось, как предмет общения двоих, потом — близких друзей, теперь залоснилось по всему институту. Только не грубить ведь коллеге… — Это слишком, конечно, но приходите непременно.

На том и распрощались.

То, что работа у Андрея была не шибко обременительная, только дополняло ее достоинства. Хирург в Институте прикладной психиатрии — это самое для Андрея то. Ну, сломал какой-то из дурачков руку, или расшибся о батарею, подлатаешь его и вперед, о своем думаешь, сочиняешь чего. Это тебе не кардио— или микрохирургия, где, как у летчика, часы налетывать нужно, здесь все навыки почитай к обращению с пинцетом и иглой сводятся. А если сложное чего, в больницу везут, в специализированную. Ни тебе микроскопа, ни осложнений после операций. Дурачок, он же на криво сросшуюся кость не жалуются. А если пожалуется, кто ж его послушает? Да нету здесь никакого цинизму, одна правда только голая. Попытался он, когда только пришел, немного изменить отношение к больным, да ему в зубы старики несколько раз дали — не в прямом смысле, конечно, в переносном — теперь не лезет, своим, что есть, дорожит.