Алые маки на серых скалах

Но вслух ничего не высказала, а вышла на кухню и вскоре появилась с подносом, на котором стояли пять стаканов с чаем и лаваш с сыром.

— Угощайтесь, подружки, прошу вас! — поставив на столик еду, попросила Айна.

Разговор плохо клеился. Гости смущались, хозяйка не знала, как их оживить…

Когда Ася и Амалия собрались уходить, Айна доверительно сообщила:

— Послезавтра в здании «Исмаилие» откроется съезд мусульманского духовенства Закавказья. Мы хотим туда пойти, а Адиля даже решилась выступить. Что будет, не знаем…

— Что же вы молчали? Это уже настоящее геройство! — восхищенно всплеснула руками Амалия. — Я бы хотела посмотреть на то, как вытянутся лица мулл-мракобесов… Но нас — как гяуров — и близко не подпустят к порогу!

Ася удивленно посмотрела на молчавшую все время Адилю. Она и теперь, когда Айна назвала ее имя, не проронила ни звука — будто не о ней шла речь. Было непонятно: то ли она не удостаивает девушек вниманием, то ли ей мешает вступить в разговор застенчивость…

Но одно то, что эта женщина совершит подвиг, уже вызывало к ней симпатию Аси. Пусть пока она молчит, эка беда! Зато заговорит там, и это будет настоящей революцией!

Уже опускались на землю сумерки, когда Ася и Амалия покинули дом Айны. Шли молча до самого перекрестка, где должны были разойтись.

— А я не осмелилась бы на таком съезде снять чадру, — уже прощаясь, призналась Ася. — Ведь это вековой давности строжайший адат, и нарушение его равносильно тому, чтобы появиться перед всеми голой.

— Ты, Ася, у нас трусишка, зайка серенький, хоть и имеешь прозвище Сатана… По себе не суди! Пока, дорогая.

Ася не обиделась: Амалия ведь тоже судит по себе! Ибо она — Ася в этом уверена — пошла бы без страха на любой подвиг.

А через день Баку ошеломило сообщение в газетах о происшествии на съезде мусульманского духовенства Закавказья, который открыли мусаватисты.

Женщин-азербайджанок, естественно, делегатами не выбирали, но они проникли в зал. И конечно, это были Шафига Эфендиева, Адиля Шахтахтинова, Айна и еще несколько учительниц. Все они появились перед духовенством без чадры.

— Немедленно связать их и вывести! — завизжали мужчины в зале.

— Нечестивые! Отродья шайтана! Осквернители адата шариата!

Совсем обезумели в зале, когда Адиля, ни на кого не обращая внимания, спокойно поднялась на трибуну и сказала:

— Мы, женщины, вас на свет рожаем, мы вас учим говорить, делать первые шаги, мы растим вас, мы дарим вам любовь, мы вселяем в вас мужество. Как же вы можете нас унижать, заставлять рабствовать перед вами?

— Замолчи, бесстыжая!

— Зашить ей рот! Четвертовать!

Внезапно выкрики прекратились. Это поднял руку, призывая к спокойствию, представитель духовенства Мир Мамед Керим оглы. Он со всей своей свитой поднялся и покинул зал. За ним, один за другим, вышли и остальные мужчины. Съезд прервал работу.

Женщины тоже покинули помещение.

— На улице на нас пытались накинуть покрывала… Полетели в нас и камушки… — рассказывала потом Айна. — Но мусаватистские власти все же старались выдержать марку демократов и отогнали башибузуков.

Так началось у азербайджанок движение «долой чадру». А Ася стала буквально боготворить Айну и ее подружек. Особенно смелую Адилю, которую в газете «Бакинский рабочий» назвали первой ласточкой азербайджанской весны. О ее выступлении говорил на большом митинге Мешади Азизбеков — один из деятелей большевистской партии:

— Да, это первые ласточки. Как известно, товарищи, одна ласточка весны не делает. Но дорого начало…

Знойное лето семнадцатого года было в разгаре. Да и расколотое на части общество походило на кипящий котел. Каждая националистическая партия стремилась привлечь на свою сторону народ, обещая ему счастливую, обеспеченную жизнь. Однако симпатия простого люда была на стороне большевиков.

Ася была бесконечно рада, что ее отец часто появлялся на митингах и заметно отошел от организации «Миютюн». Да и молодежь армянская уже понимала, каким путем надо идти, чтобы помочь своему народу!

— Образованнейший человек Степан Шаумян… — уважительно сказал Асе отец, когда на одном из митингов в Политехническом институте она подошла к нему. — Я прихожу ради того, чтобы его слушать.

— Только для этого? А идея, суть самой речи тебя захватывает, когда не Шаумян, а, скажем, Джапаридзе, Фиолетов, Азизбеков или другие крупные большевики выступают? — запальчиво спросила Ася.

Отец посмотрел на взволнованную дочь, хотел что-то ответить, но на них зашикали и указали рукой на сцену.

У амбиона стоял Шаумян. В темном костюме. Манжеты и воротничок рубашки, затянутой галстуком, безукоризненной белизны.

Да, отец был прав: этот человек и внешним своим обликом внушал уважение…

Когда Шаумян закончил свое выступление призывом Бакинского комитета партии — все на решительную борьбу с контрреволюцией! — зал долго и неистово аплодировал.

Ася подошла к Амалии, которая стояла среди кружковцев.

— Настоящий человек! — восторженно воскликнула Ами. Ася в знак солидарности крепко сжала ее руку.