Алые сердца. По тонкому льду

Когда повозка остановилась у ворот, Гао Уюн помог мне сойти с нее, после чего мы с тринадцатым вместе прошли в покои. Иньчжэнь был внутри, обедая в одиночестве. Прислуживающий ему евнух, увидев нас, торопливо поприветствовал нас поклоном и сразу же тихо удалился. Тринадцатый поздоровался с Иньчжэнем, и тот спокойно произнес:

– Боюсь, из-за всей этой беготни вы не успели поесть. Садитесь, пообедаем вместе!

Тринадцатый ответил кротким «Слушаюсь!» и сел справа от Иньчжэня. Видя, что я продолжаю стоять не шелохнувшись, он нахмурился и бросил на меня пристальный взгляд.

Тогда я подошла к столу и тоже села. Гао Уюн мигом подал нам приборы. Взяв палочки, окинула глазами расставленные на столе блюда и поняла, что у меня совсем нет аппетита. После недолгого колебания я отложила палочки и произнесла:

– Я не голодна.

Иньчжэнь же, не обратив на меня никакого внимания, обратился к тринадцатому господину:

– Мы уже отправили посланца, чтобы тот объявил Наше высочайшее повеление: лишить цзюньвана Дунь его титула, перевести обратно в столицу и пожизненно заключить под стражу.

Палочки задрожали в пальцах тринадцатого господина. Посмотрев в мою сторону, он вновь повернулся к Иньчжэню и, умоляюще глядя на него, протянул:

– Царственный брат…

Иньчжэнь и бровью не повел. Улыбнувшись тринадцатому господину, он положил ему на тарелку пару кусков со словами:

– Попробуй, очень вкусно.

Я тихо сидела за столом, чувствуя, что в мыслях творится полная неразбериха. Неужели мои познания в истории ошибочны? Или же сама история неправильна? Я всегда думала, что беды восьмого, девятого и десятого принцев начнутся на четвертый год эры Юнчжэна. Но сейчас же только второй! Учитывая хаос в моей голове, я не могла припомнить никаких происшествий, связанных с десятым принцем: его фигура смутно мелькала где-то за спинами восьмого и четырнадцатого.

Опустив голову, я горько рассмеялась, а затем велела Гао Уюну:

– Принеси кувшин вина.

Гао Уюн бросил осторожный взгляд на Иньчжэня и, потупившись, быстро удалился.

Сияя улыбкой, я наполнила вином две чаши и сказала тринадцатому господину:

– Не знаю, захочешь ли ты в дальнейшем пить со мной, но не составишь ли мне компанию сегодня?

Он изумленно вытаращился. Я поставила чашу перед ним и продолжила:

– Помнишь первый раз, когда мы вместе выпивали? Можно сказать, что вино заложило начало нашей дружбы.

С этими словами я опрокинула в себя чашу вина.

– Помню, – кивнул тринадцатый с едва заметной улыбкой. – До этого я никогда не встречал девушки, которая бы так хорошо умела пить, что легко перепила бы и меня.

Договорив, он тоже осушил свою чашу.

– И сегодня наша дружба тоже закончится за чашей вина, – проговорила я.

Больше не глядя на тринадцатого, я повернулась к Иньчжэню, что все это время молча наблюдал за нами, и произнесла:

– Ты думал, что восьмая госпожа погубила нашего ребенка, но это не так. Это была я.

Я отвернулась и, улыбнувшись самой себе, ненадолго задумалась, после чего вновь заговорила:

– С чего же начать? Как давно все это началось? Должно быть, на сорок восьмой год эры Канси. В один из дней я говорила с господином восьмым бэйлэ, тогда еще моим зятем, и бросила пару фраз о том, что ему стоит остерегаться четвертого принца, Лонкодо, Нянь Гэнъяо и других.

Резко побледнев, тринадцатый господин вскричал:

– Жоси, просить о снисхождении не значит пытаться взять всю вину на себя! Это никак не поможет делу! Как ты могла знать обо всем этом еще в сорок восьмом году?

Прикусив губу, я бросила взгляд на Иньчжэня, неподвижно сидящего с каменным лицом, и ответила:

– Это правда. Девятый и четырнадцатый господа знают об этом, можешь послать к ним кого-нибудь, чтобы они подтвердили мои слова.

Затем я повернулась к тринадцатому и воскликнула:

– Прости меня! Тем человеком, из-за которого ты десять лет провел взаперти, оказался твой друг, твоя родственная душа, с которой ты был так искренен. Если бы я тогда не предупредила восьмого господина, он бы не стал ничего замышлять против четвертого брата, а значит, и ты бы не оказался в это втянут.

Я говорила, и слезы, что с таким трудом пыталась сдержать, все-таки побежали по моим щекам. Я опустила голову, вытирая их, и некоторое время сидела так, не поднимая глаз. Затем обратилась к Иньчжэню:

– Лишь я одна виновна во всех страданиях тринадцатого господина и наказании, что ему пришлось понести. Состояние моего здоровья ухудшилось – это я сама себя наказала, и вина за гибель ребенка также лежит на мне. Все эти годы ты ненавидел не того…

– Замолчи! – с яростью крикнул Иньчжэнь.

На его кулаке, который он опустил на стол, набухли вены. Твердо глядя мне в глаза, Иньчжэнь произнес:

– Уходи! Я больше не желаю тебя видеть!

– Царственный брат! – воскликнул тринадцатый.

Иньчжэнь резко взмахнул рукой, сметая тарелки со стола, и глухо крикнул:

– Убирайся!