Алый Крик

– Люди, которые проходят мимо – расскажи мне о них.

Это был урок арта локвит, и на миг я обрадовалась, поскольку такая тренировка действительно имела смысл. Дюррал хотел, чтобы я извлекла как можно больше из обрывков разговоров гитабрийских прохожих и доложила ему, что я о них узнала. Я в самом деле тогда вообразила, будто Дюррал Бурый способен задать вопрос, который не был бы хитровывернутым, как змея, завязавшаяся узлом в попытках съесть собственный хвост?..

– Не нужно переводить мне их слова! – сердито сказал Дюррал, когда мои первые попытки интерпретировать мелодичный язык прохожих оказались неудовлетворительными.

«Ну да, – подумала я. – Это слишком уж прямолинейно».

Я попробовала снова, на сей раз сосредоточившись только на интонациях и на том, что они могут означать в разговорах.

– Это меня тоже не интересует! Ты забыла, что в гитабрийском интонационные конструкции используются для обозначения времени глагола? Так что здесь ловить нечего.

Мы продолжали в том же духе. Мои третья, четвёртая и пятая попытки тоже не сумели выявить истинную цель упражнения. Наконец я потребовала объяснить, что же именно надо слушать.

– Шаги, малышка. Пусть подошвы их ног поют тебе.

– О, точно. Как я сама не догадалась? И что же можно узнать, слушая звуки шагов?

Оказывается – очень многое.

– Человек, который нервничает или считает себя в чём-то виноватым, тратит много времени, переставляя ноги, – пояснил Дюррал. – Он как будто не уверен, что может доверять земле. Это потому, что на самом деле он не хочет попасть туда, куда идёт.

– Откуда ты можешь зна…

Дюррал уже оседлал любимого конька.

– Если человек переносит вес на ногу, которая ближе к его спутнику, значит, он и сам хочет быть ближе к нему. Так же это работает и с противоположной ногой.

– А что, если он просто хромает?

Дюррал приподнял бровь и презрительно фыркнул.

– Хромота звучит совсем иначе.

Прежде чем я успела возразить, он протянул руку и ущипнул меня за ухо.

– Слушай, как люди разговаривают своими каблуками, малышка, и они поведают тебе то, что не рассказали бы и родной матери.

Дюррал утверждал, будто по одним только шагам человека можно узнать сотни разных вещей. Он настаивал, что нельзя даже начать овладевать талантом аргоси к красноречию, покуда не научишься улавливать эти сигналы. Как и в случае многих других наставлений Дюррала, я не была уверена до конца, насколько он серьёзен. Порой он с самым глубокомысленным видом описывал какой-нибудь причудливый трюк аргоси – только чтобы ухмыльнуться, когда я просила продемонстрировать его.

– Покажу, когда сам разберусь с этим, малышка.

Думаю, в Дюррале было что-то от карточного шулера, и даже путь аргоси не смог окончательно изжить это в его характере. В глубине души он оставался мошенником из приграничья, и ему постоянно приходилось доводить свои истории и уроки до грани правдоподобия. Просто чтобы посмотреть, сможет ли он заставить вас поверить в мир более удивительный, чем тот, что окружал нас.

Я любила его за это.

– Почему ты грустишь? – спросил Бинто.

В тот момент я вела Квадлопо по участку особенно коварного сланца. Подкованные копыта скрежетали по камням, когда конь изо всех сил пытался удержаться на неровной земле.

– Я не грущу.

– Но грустила только что, – настаивал Бинто. – Грустила и боялась. Чего ты боишься?

– Я беспокоилась, что Квадлопо может свалиться со склона.

Лгать пальцами ничуть не труднее, чем губами. Но как насчёт ног? Тут, – учил Дюррал, – всё далеко не так элементарно.

Чем дольше мы поднимались по этому гребню, чем ближе подходили к монастырю, тем больше разных вариаций слышалось в шагах Рози. Она вдавливала каблуки в глинистую тропку, каждый раз делая это чуть медленнее, чем было необходимо. Вот когда я поняла, что с монастырём Алых Слов что-то не так. Нечто беспокоило заносчивую молчаливую аргоси гораздо больше, чем она хотела показать.

Не дойдя примерно сотню ярдов до сторожки, я натянула поводья Квадлопо и остановила его. Прежде чем Кусака успел выразить своё обычное раздражение, я развернулась и показала ему зубы.