Алый знак доблести

- А и помер бы, так по-другому, чем этот парень. Такое и во сне не приснится. Я бы просто хлопнулся на землю - и дело с концом. А чтобы так помереть - нет, это дело небывалое. Ты Тома Джемисона знаешь, так вот, на родине мы с ним рядышком жили. Хороший он парень, и мы всегда с ним дружками были. И упорный. Кремень, а не парень. И вот сегодня во время боя он вдруг как начнет орать на меня, драть глотку да ругаться на чем свет стоит. «Ты же ранен, лопни твоя печенка!» - вопит во все горло. Я схватился за голову, а как отнял потом руку, взглянул на пальцы - да, думаю, и вправду ранен. И тут я взвыл и давай бежать, но двух шагов не пробежал, как вторая повыше локтя саданула, да так, что я аж закружился на месте. Перетрусил, конечно, здорово, когда они мне вслед стреляли, и еще наддал скорости, только не по вкусу мне это все. Полагаю, я посейчас бы там дрался, если бы не Том Джемисон.- Потом он спокойно добавил: - Их у меня две, но обе маленькие, только что-то начали меня здорово донимать. Прямо ноги подгибаются.- Некоторое время они брели в молчании.- Да и ты в лице изменился,- опять заговорил оборванный.- Бьюсь об заклад, она у тебя опаснее, чем ты думаешь. Ты бы ее перевязал, что ли. С такими вещами не шутят. Может, она вся внутри, а тогда дело табак. Куда тебя ранило? - И продолжал, не дожидаясь ответа: - Когда наш полк отвели на отдых, одному парню пуля в голову угодила, я сам видел. Ну, тут все подняли крик: «Тебя ранило, Джон?» - «Сильно тебя ранило?» - «Нет»,- говорит он. И вроде бы даже удивляется, и начинает рассказывать, что он чувствует. «Ничего,- говорит,- не чувствую». А через минуту помер. Да, да, лопни мои глаза, если я вру, помер и похолодел. Так что ты смотри. Может, и у тебя какая-нибудь такая рана. Сам ведь никогда не знаешь. Тебя куда шарахнуло?

Как только оборванный солдат заговорил на эту тему, юноша весь задергался.

- Да что ты ко мне пристал? - теряя голову, крикнул он и яростно взмахнул рукой. Он ненавидел сейчас оборванного, с радостью придушил бы его. Однополчане

словно сговорились между собой. Только и делают, что вздымают призрак его позора на острие своего любопытства. И он снова взвыл, точно загнанный зверь: - Отстань от меня! - При этом повернулся к своему спутнику с неприкрытой угрозой.

- Господи, да у меня и в мыслях не было приставать к тебе,- ответил тот.- Бог свидетель, у меня своих забот хватает.- В этих словах звучало подавленное отчаянье.

Глядя на оборванного с ненавистью и презрением, продолжая вести мучительный спор с собой, юноша жестко сказал:

- Прощай.

Оборванный недоуменно воззрился на него.

- Да что же это, братец? Куда ты идешь? - спросил он дрожащим голосом.

И тут юноша увидел, что во всем его облике начинают проступать черты тупой отрешенности, как у того, первого. Мысли у него явно стали мешаться.

- Слушай… слушай… погоди минутку… Том Джемисон… слушай… так не пойдет… не годится так… Куда ты идешь?

Юноша неопределенно указал куда-то в сторону.

- Туда,- ответил он.

- Нет… нет… ты послушай…- бессвязно, как полоумный, забормотал оборванный солдат. Голова у него свесилась, он с трудом выговаривал слова.- Так не годится, Том Джемисон… не годится… Я тебя знаю, упрямый ты осел… Хочешь вернуться туда… с такой раной… Неправильно это… послушай, Том Джемисон… неправильно… Не хочешь, чтобы я о тебе позаботился… слушай, не годится… не годится… тебе идти туда… ты раненый… это никуда… не… не годится…

Вместо ответа юноша перескочил через изгородь и зашагал прочь. Оборванный что-то жалобно блеял ему вдогонку.

Один раз юноша все же злобно оглянулся.

- Чего тебе?

- Слушай… постой… Том Джемисон… слушай… так не годится…

Юноша не остановился. Потом, пройдя изрядное расстояние, опять оглянулся и увидел, как оборванный солдат, шатаясь, ковыляет по полю.

Он думал теперь только о том, как ему хочется умереть. Юноше казалось, что он завидует мертвецам, чьи тела простерты на полевой траве, на опавших листьях в лесу.

Простодушные вопросы оборванного вонзились в него, как ножи. Они словно исходили от всего общества, которое до тех пор будет с холодной жестокостью раскапывать тайное тайных, пока оно не станет явным. Бесхитростная настойчивость спутника показала юноше, что ему не удастся скрыть свое преступление у себя в груди. Его вырвет оттуда одна из бесчисленных стрел, которые носятся в воздухе, неустанно пронзая, вскрывая, разглашая то, что люди жаждут навеки спрятать. Юноша понимал, до чего он беззащитен против этих сыщиков. Тут не поможет никакая предусмотрительность.

XI

Он вдруг заметил, что адский грохот сражения стал еще оглушительнее. Коричневые облака, клубившиеся в безветренном воздухе, совсем приблизились. Приблизился и шум. Леса источали людей, поля кишели черными фигурками.

Обогнув невысокий холм, он увидел дорогу, гудящую под бременем повозок, упряжек, людей. Из шевелящегося скопища неслись мольбы, приказы, проклятия. Командиром там был страх. Щелкали бичи, рвались вперед, натягивая постромки, лошади. Беловерхие фургоны двигались рывками и спотыкались, точно жирные бараны.