Алый знак доблести

Но,- придумал он новую отговорку,- его беспощадная судьба воспользуется первой же передышкой и подошлет кого-нибудь, кто станет приставать к нему с вопросами. Воображение рисовало юноше подозрительные взгляды товарищей, сверлящие его, пока он придумывает лживые ответы.

Он истратил на эти препирательства все свое мужество Споры с самим собой охладили его пыл.

Но он не слишком опечалился из-за неосуществленного намерения, так как, еще раз все обдумав, решил, что доводы против возвращения на передовую неопровержимы.

К тому же он вдруг почувствовал сильное недомогание. Теперь ему уже не взлететь ввысь на крыльях победы: не может человек, у которого болит все нутро, видеть себя в ореоле героя. Юноша повалился на землю.

Ему смертельно хотелось пить. Кожа на лице стала такой сухой и жесткой, что казалось, она сейчас лопнет. Кости ныли, страшно было пошевелиться - вдруг они сломаются. Ноги превратились в сплошные раны. К тому же тело требовало пищи. И куда настоятельнее, чем когда человек просто голоден. Юноша ощущал в желудке тяжесть и тупую боль, а когда он встал и сделал несколько шагов, у него закружилась голова и подогнулись колени. Он почти ничего не видел. Перед глазами плыли зеленые пятна.

Пока его раздирали противоречивые чувства, он не ваиечал недомогания. Теперь оно настойчиво заявляло и себе. Юноша уже не мог отмахнуться от него и вдвойне ненавидел себя за это. С глубокой горечью он признал, что сделан из другого теста, чем те, что шли по дороге. Где уж ему стать героем! Он жалкое ничтожество. Как смешны все его мечты о славе! Он мучительно застонал и побрел дальше.

Некое влечение, схожее с тем, которое владеет мошкой, притягивало юношу к линии фронта. Он стремился все увидеть своими глазами, услышать новости. Хотел узнать, кто победил.

Он твердил себе, что, невзирая на свои ни с чем не сравнимые страдания, всегда жаждал победы, хотя,- тут юноша мысленно как бы попросил прощения у собственной совести,- разгром армии весьма украсил бы сейчас его судьбу. Сокрушительный удар неприятеля раздробит полки, и многие, даже очень храбрые солдаты вынуждены будут,- в этом он не сомневался,- броситься кто куда. Они разбегутся как цыплята, и он затеряется в их толпе. Все без исключения превратятся в угрюмых товарищей по несчастью, и ему нетрудно будет забыть, что он-то убежал раньше всех и дальше всех. А если он сам поверит в свою высокую добродетель, то убедить в ней других окажется проще простого.

Стараясь найти оправдание этой надежде, он все время возвращался к мысли о том, что армия уже не раз терпела поражение, а через несколько месяцев, оправившись от кровопускания и повторных неудач, как бы заново рождалась, отважная, блистательная, доблестная, уверенная в непобедимости своих легионов. Соотечественники в тылу будут некоторое время пронзительно и жалобно причитать, но на то и генералы, чтобы покорно выслушивать эти сетования. Он с легкостью готов был принести в жертву любого генерала. Когда не знаешь, кто станет мишенью для нападок, то и сочувствовать некому. Эти самые соотечественники живут в глубоком тылу, да и в справедливость общественного мнения юноша не очень верил. Вполне возможно, что удар придется по невиновному, и тот, придя в себя от неожиданности, остаток жизни истратит на опровержение басен о мнимых своих ошибках. Что говорить, история плачевная, но, с точки зрения юноши, в нынешних обстоятельствах генералы в счет не идут.

Если армия потерпит поражение, он, юноша, будет полностью оправдан. А то, что он удрал первый, в общем, можно счесть доказательством его редкостной дальновидности. Пророк, предсказывающий наводнение, должен первый вскарабкаться на дерево. Только так он докажет людям, что поистине наделен ясновидением.

Юноша придавал огромное значение моральному оправданию. Без этого целебного бальзама он просто будет не в силах всю жизнь носить язвящий знак позора. Если сердце станет непрерывно напоминать ему, какой он жалкий червь, разве можно это скрыть от людей, не выдать себя с головой!

Победа армии сулит ему гибель. Грохот, означающий, что древка знамен направлены вперед, предрекает бесчестье. Ему придется отгородиться от всех и существовать в полном одиночестве. Если солдаты сейчас наступают, их равнодушные ноги топчут его чаяния на достойную жизнь.

Он как мог боролся с этими мыслями, мелькавшими у него в мозгу, пытался их отогнать. Именовал себя негодяем. Твердил, что свет не видывал такого себялюбца. Воображение рисовало ему солдат, которые грудью встречают штыки яростно вопящих врагов, он видел поле, устланное их окровавленными телами, и называл себя убийцей.