Амалия. Книги 12-21

Бедная обстановка, большая кровать, на стене – зеркало в красивой двойной раме, потускневшей от времени. На кровати – тело брюнетки в одном нижнем белье. Глаза широко открыты, одна рука касается пола, на который натекла лужа крови. Шкаф распахнут, ящики комода вытащены, все вверх дном… Барон хотел войти, но Роза дернула его за рукав.

– Пошли отсюда! Полицейские уже внизу, я слышу их голоса.

– Как же мы пройдем мимо них?

– Тут есть черный ход. Быстрее, быстрее!

Не раздумывая и не колеблясь, Михаил побежал за Розой. Они выскочили в узенький проулок и со всех ног поспешили прочь.

Глава 18 Горничная Соланж

– Мадемуазель Грюйер? Присаживайтесь, прошу вас.

Пока Михаил и его спутница сидели «У Максима», Папийон и его помощники не тратили время даром. Собственно говоря, комиссар уже собирался уходить домой, когда Бюсси наконец доставил к нему бывшую горничную графа Ковалевского.

– Я надеюсь, это ненадолго? Моя хозяйка… – пробормотала Соланж. Покосилась на стул, который явно не внушал ей доверия, и не окончила фразу.

Комиссар тем временем внимательно разглядывал свою собеседницу. Милое, нежное личико, вздернутый носик, темные локоны свешиваются на чистый высокий лоб. Девушка с открытки, да и только. Одеть бы ее в манто, дать в руки муфту, и она с успехом будет позировать для новогодней картинки с надписью: «С наилучшими пожеланиями». Но глаза – Папийон сразу это почувствовал – с двойным дном. Наверху спокойствие, внизу – скрытая тревога. Ай-ай-ай, Бюсси, Бюсси, как же ты сразу не отметил!

– Где вы сейчас работаете? – спросил полицейский с широкой добродушной улыбкой.

Про такую его улыбку уже ходят легенды, верить ей нельзя. Комиссару вообще палец в рот не клади. Но люди все равно покупаются, думая, что человек, который так улыбается, просто обязан быть простофилей.

– У мадемуазель Сервьер на улице Бланш, – ответила Соланж. – Я у нее не только горничная, но и компаньонка.

– Тяжело вам приходится, наверное?

– Нет, что вы! Конечно, нет. И у нее такой забавный попугай…

«А в заветном шкафчике, – мысленно докончил за нее Папийон, – кое-какие фамильные ценности, на которые ты уже положила глаз. И когда ты уволишься, твой любезный братец позаботится о том, чтобы у мадемуазель Сервьер больше не осталось никаких ценностей, кроме попугая».

– Попугай, значит?

– Ну… да.

Девушка мило улыбнулась, но в красивых двухслойных глазах на мгновение мелькнул страх. Соланж не понравился тон комиссара.

– И когда вы собираетесь брать кубышку?

– Простите?

– Я спрашиваю, когда вы собираетесь увольняться и грабить мадемуазель Сервьер? Только честно, мадемуазель Бонту!

До нее не сразу дошло, что полицейский назвал ее настоящим именем. Нежные щеки залила розовая краска.

– Вы что, месье… Как вы можете так говорить!

– Могу, могу, – усмехнулся Папийон. И открывал блокнот, куда уже успел занести кое-какие ценные записи по поводу горничной и ее братца. – Или, может быть, освежить вам память? Январь 1905 года: ограбление мадам Фурко, у которой вы работали три месяца и уволились. Сентябрь: кража у месье Лангле, у которого вы пробыли полгода. Июнь 1906-го: ограблена мадам Декурсель, и опять после того, как вы от нее ушли. Месье Лангле жил в Медоне, а мадам Фурко – в Версале, и, к сожалению, тамошние полицейские были не настолько расторопны, чтобы связать эти случаи. Тут у меня еще записи за 1904 год…

Соланж съежилась на своем стуле, вид у нее был на редкость затравленный.

– И, наконец, апрель 1907-го: ограбление и убийство графа Ковалевского, у которого вы работали. – Комиссар подался вперед. – Скажите, мадемуазель, неужели вас не учили, что сколько веревочке ни виться, а конец все равно наступит?

Соланж отчаянно замотала головой.

– Нет! Нет! Это не я! Я тут ни при чем…

– Ну, разумеется, ни при чем, – усмехнулся Папийон. Затем добродушная улыбка исчезла с его лица, голос сразу стал жестким: – Ты только служила наводчицей для своего братца, а сама в момент ограбления наверняка обеспечивала себе алиби. Не так ли?

– Это ложь!

Так-так, мы решили все отрицать… Ну что ж…

– Кража, конечно, плохое дело, – продолжил комиссар, – но вот убийство – прямая дорога на эшафот. Ты об этом подумала?

– Я не…

– Ну да, ну да. Ты только сказала Филиппу, где что лежит, и передала ему ключ.

– Неправда! Неправда, слышите? Да, он хотел, чтобы я помогла ему… Но я отказалась!

В глазах девушки появились злые слезы, лицо раскраснелось, и, по правде говоря, теперь ни один человек на свете не смог бы представить себе ее образ на праздничной открытке.

– А теперь давай разберемся поподробнее. Лангле, Фурко и Декурсель – твоих рук дело?

– Даже если так? – воинственно бросила Соланж. – Но у графа мы ничего не брали!

В запальчивости девушка даже не заметила, что выдала с головой и себя, и своего сообщника.

– Почему я должен тебе верить? После того как братец Филипп с твоей помощью обчистил тех, у кого ты работала раньше…

– Это другое дело.

– Почему?

– Я бы не дала ему и пальцем тронуть графа Ковалевского. Я бы не позволила.

– Почему?