Амазонки

Около ворот конь остановился и заржал. Привратница распахнула створки, и Годейра, отпустив сопровождавшую ее свиту, въехала во двор. Она соскочила с коня, бросила поводья и вошла во дворец. Ее встретили служанки, помогли раздеться.

– Ужин принеси мне на верхнюю террасу – спать я буду там, – сказала она служанке и поднялась по каменной лестнице вверх. Верхняя терраса расположена на крыше дворца и огорожена высокой решеткой. Она так густо оплетена виноградными побегами, что непроницаема для зноя и ветра.

Царица, когда ей хочется одиночества, ночует здесь.

У окна, проделанного в решетке, стоит столик, рядом с ним кробатос – ложе из черного дуба, инкрустированного блестящими бронзовыми пластинками. У изголовья кробатоса – светильник на треноге, около столика таз для умывания.

Вошли три служанки: одна поставила на столик ужин, вторая налила в светильник оливкового масла и зажгла его, третья принесла кувшин с водой и полотенце.

Сполоснув руки, Годейра отослала служанок, прилегла. Отломив корочку хлеба, она макнула его в вино, разжевала. Потом взяла кусок рыбы и стала есть. Голод, который она испытывала по пути домой, исчез. Рыба казалась невкусной, сыр пересоленным, и она отложила еду в сторону.

Поднявшись с ложа, подошла к окну, распахнула створки. Внизу перед нею раскинулся город. Кое-где светились огоньки. На холме, по ту сторону агоры – главной городской площади, высился храм. За храмом подковой опоясали его подножье жилища жриц. Вокруг агоры приземистые каменные помещения суда, гимнасия и торговые ряды.

Ниже все подножие холма застроено домами воительниц. Там живут наездницы – краса и гордость Фермоскиры. Их жилища построены из пиленого камня, многие из мрамора. У каждого дома конюшня, двор, помещение для служанок и рабынь. Эту часть города, утопающую в садах, зовут золотым ожерельем Фермоскиры.

Далее по равнине дома беднее: ломаные улочки тесны и грязны. Здесь живут гоплитки – пешие воительницы, стражи города и порядка.

Еще дальше, до самого берега Фермодонта, раскиданы бедные лачуги рабынь. Рабыни обрабатывают поля и сады басилейи, строят дома, прядут пряжу, ткут полотна и делают всю тяжелую и черную работу. Жизнь рабыни унизительна и трудна – ее не считают за человека. Она просто тело – одушевленный рабочий инструмент. Амазонки так и говорят: «У меня на виноградниках работает сотня тел, трех нерадивых я убила». Или: «Что мне делать с каменоломнями – они требуют прорву тел. Рабыни мрут как мухи». Есть одна надежда в безотрадной жизни рабыни – стать метекой. За верность и безропотность ее могут сделать вольноотпущенной. Она будет пасти стада, ловить рыбу, а если судьба улыбнется ей, то станет она служанкой у госпожи…

…Вдруг царица вздрогнула. Гулко простучали копыта по мостовой, и через минуту на террасу поднялась служанка.

– Приехала Лота, и она просит впустить ее.

– Веди.

Лота вышла на террасу, вскинула руку в знак приветствия.

– Что-нибудь случилось? Почему ты одета по-дорожному?

– Я ездила искать тебя. Мы где-то разминулись.

– Садись, говори.

– Весь город возбужден, царица. В козлятник подкинули ребенка.

– О, боги! Летом – ребенка! Где он мог родиться?

– В том-то и дело.

– Может, рабыня?

– Девочке больше месяца. Рабыня не может скрыть беременность, не может месяц держать около себя ребенка. Он из богатого дома.

– Значит, кто-то из воительниц преступил завет.

– Не это меня беспокоит, царица. Гелона всем говорит, что девочка – дар богов. Моя мать подарила Мелете куклу. Дочка прятала ее в кормушке. Потом решила показать Кадмее. Но на месте восковой девочки лежала живая.

– Что ж… Такое чудо под силу только богам.

– Подумай лучше, Великая. Боги не дарят детей ни с того ни с сего. Жрицы говорят, что ее следует назвать дочерью Ипполиты. И тогда…

– Она будет царицей Фермоскиры?

– Да, Великая. Ее воспитают в храме. Богорожденную могут назвать царицей когда угодно. И ты…

– Мне несдобровать тогда. Но что я могу поделать, если боги захотели этого?

– А ты уверена, что этого захотели боги? Может, они ни при чем?

– Не кощунствуй, Лота.

– Подумай, подруга. Если бы боги решили подарить городу девочку, они положили бы ее только в храме и нигде более.

– Ты думаешь, она рождена смертной женщиной? Но кем, же?

– Я не знаю кем, но кому-то выгодно заменить ею тебя или твою дочь…

– Этого хочет только одна женщина в Фермоскире.

– Атосса. И только ей выгодно из этого порождения греха сделать святую.

– Но она могла бы положить ее в храм.

– Это опасно. Около священного наоса, у алтаря, днем и ночью стоят в карауле две воительницы, в храме постоянно ходят жрицы. Только двое могут решиться на такое: та, кто родила девочку, и та, кому нужно сделать из нее святую. Если об этом узнает кто-то третий – тайное станет явным. Мы, женщины, не любим хранить тайны. И поэтому ребенка положили в козлятник. Кто-то знал, что девочки играют с куклой, и воспользовался этим.

– Что же делать?

– Если бы я знала – не пришла бы к тебе среди ночи.

Годейра снова подошла к окну и долго молча стояла около него.