Амазонки и странники

Тургаево было связано грунтовой дорогой с ближайшей железнодорожной станцией Грибок. Два раза в неделю сюда ходил «автобус» – грузовик «Урал» с будкой вместо кузова. В будке было два крошечных окошка, а внутри стояли по сторонам две деревянные скамейки. От станции до Тургаева мы ехали без остановки три часа. Никогда в жизни я не ездил по такой ухабистой дороге. Эту грунтовку размывало малейшим дождем (а дожди в этих краях частые), после чего грузовики разбивали ее вдрызг. Наш «автобус» мотало так, что люди, сидящие на одной стороне валились на сидящих на другой стороне. Лену, которую из поезда вынесли на руках, начало тошнить почти сразу. Как оказалось, из-за такого пустяка «автобус» останавливать не принято. Ее несколько раз вырвало прямо на пол. Ехавшие с нами люди матерились себе под нос, но остановиться не предлагали.

Как мы добрались до проклятого Грибка – это особая песня. Чудо, что мы остались живы. Когда, на рассвете, сборщики вышли на станции Лось, я понял, почему Анатольич называл их «интеллигенция». Хоть они и были грубияны и на вид испугали бы любого цепного пса, но это были нормальные городские мужики, занятые своими делами. Те же, кто остался вместе с нами в бичевозе, составляли самый сок того слоя населения, который дал поезду это название. Они ехали не за клюквой. В лучшем случае они направлялись домой – за кормежкой, в худшем – за сырой анашой. И нам пришлось ехать с этим контингентом еще четыре часа.

Лена с самого утра придумала сходить в туалет, причем, не будя нас. Каким-то чудом ей удалось пробраться одной через весь вагон к туалету на противоположном от нашего «купе» конце. Она распахнула дверь и обнаружила там урода со спущенными штанами (защелка на туалетной двери не работала, как выяснилось, но не в этом суть). Мужик он не только не смутился, он обрадовался, воспринял появление девушки как призыв и начал за ней бегать – как был, без штанов, держа свое сокровище в кулаке и радостно крича всякие гнусности. Ленке пришлось спасаться от него бегством, перепрыгивая через лежащих на полу и сидящих на скамьях таких же чмошников, которые, разумеется, страшно обрадовались развлечению и начали хватать ее за руки. Добежать она смогла едва до середины. Там ее поймали и с ржанием повалили на полку.

Первой из нас проснулась Маринка. Она растолкала меня и Сашку. Мы сели и осоловело начали озираться вокруг, не понимая, что происходит, и что за визг и гогот стоит в вагоне.

– Лена! – прошептала Маринка, вытаращив глаза.

Сашка сразу вскочил и выглянул в коридор. Я навалился на его спину и посмотрел туда же. Мгновенно все стало понятно, и страх пробил во мне невидимую, но ясно ощущаемую дыру, размером с кулак: я чувствовал ее в районе солнечного сплетения, мне казалось, что если сейчас посмотреть на меня, то можно посмотреть через дыру насквозь.

– Что будем делать? – шепнул я Сашке. То, что попытка просто отбить девушку вдвоем против целой толпы дурных мужиков заранее обречена на провал, я понял мгновенно.

– Давайте спрыгнем, давайте спрыгнем, – трясясь, повторяла за моей спиной Маринка. – Заберите ее и мы спрыгнем.

– Куда спрыгнем? – зло отозвался Сашка. – В болото?

– Санька, мы с ними не справимся, – прошептал я. – Может, сорвать стоп-кран и позвать машиниста?

– Ерунда, ничего плохого они ей не сделают, – бормотал Сашка не очень убедительным голосом. – Спросонья, трезвые… Покуражатся и отпустят…

– Да что же вы стоите! – восклицала Маринка. – Ну, пустите меня, если сами трусите!

Сашка перехватил ее и пихнул в мои объятия.

– Собирайте шмотки и уходите в тамбур. Когда будет станция – перейдете в задний вагон. Ох, говорил же я: попадем с девками в беду!

Он быстро оглядел Маринку, стянул со своей головы шапку-шлем с прорезанными дырками для глаз и натянул на девушку. Пока она, ошеломленная, пыталась приспособить шапку так, чтобы дырки приходились ровно на глаза, Санька взял с полки ее куртку – ярко-красную, приметную – и вывернул ее наизнанку, черной подкладкой вверх. Он напялил куртку на девушку, как на куклу и сказал:

– Марш! Без разговоров. Ждите меня там и даже не пытайтесь бежать на помощь. Что бы ни случилось, понятно?

Он качнулся и медленно пошел вдоль прохода туда, откуда доносились смех и крики. Я быстро свернул наши спальники и сунул их в рюкзаки. Маринка мне помогала. Потом я пропустил ее вперед и мы, не оглядываясь (хотя мне, как жене Лота, безумно хотелось оглянуться), пропихивая рюкзаки перед собой, пробрались в холодный, прокуренный тамбур. Здесь, за болтающейся, лязгающей дверью, я не почувствовал себя защищенным.

Я оглядел молчащую Маринку. Волосы ее были убраны под шапку и воротник. В шапке, закрывающей лицо, и толстой куртке странного вида и мятых тренировочных штанах она ничем не напоминала девушку. Так – неопрятный увалень-подросток, глазу не на чем зацепиться. Только если внимательно приглядеться, становилось заметно, что она мелко-мелко дрожит всем телом.

– Он не может… Не может драться один со всеми, – проговорила она, заметив, что я на нее смотрю. – Как он сможет справиться один со всеми?