Амазонки и странники

– Да! На этом конкурсе у меня впервые в жизни сперли идею. Разумеется, тогда я еще ничего не знал об интеллектуальной собственности, что не помешало мне обидеться. Доказательство того, что все великие законы основываются на естественных инстинктах, кстати, – добавил Сашка, повернувшись ко мне. Потом он снова повернулся к Татьяне и продолжил:

– Я был, как сейчас помню, в четвертом классе. Будучи мальчиком с фантазией, имеющим тяготение ко всем изящным сторонам жизни, я принял участие в конкурсе цветочных композиций. Букет придумал сам. Мне тогда казалось, что я соединил в нем оригинальную идею с выразительным исполнением и мужественной простотой. Называлась композиция «Из-за туч» и представляла собой несколько фиолетовых астр, по самые головки зсунутых в литровую бутылку из-под молока, и изображающих тучи, и один длинный цветок с маленькой ярко-желтой головкой, торчавший из астр, наподобие спутника, выходящего на орбиту. Меня хвалили. Мне самому букет очень нравится. Когда выставка в нашей школе закончилась, то началась выставка в районном доме культуры Чкаловец. Там, по слухам, были представлены лучшие образцу городского букетостроения. Я, конечно, потащился один, как взрослый, на эту выставку, потому что мнил себя после своего успеха большим экспертом и ценителем. Пришел я на выставку, обхожу огромное фойе, и вдруг натыкаюсь на вазу, содержащую огромный пук фиолетовых астр, из которого торчит не много не мало три длинноногих желтых цветка, и внизу я, не веря своим глазам, читаю подпись: «Из-за туч»!

Мне, господа, в тот момент не так жалко было свою похищенную идею, как то, как ее исковеркали и изуродовали. Ведь в моей композиции одинокий цветочек подчеркивал мужественность и отчаянную решимость – это был единственный лучик солнца, пробившийся из-за туч, и в этом было такое отчаяние, такое стремление к счастью, на какие только способна десятилетняя душа. А тут эти лучи пробивались целым стадом. Я чуть не заплакал тогда. Но поскольку, повторяю, представление об интеллектуальной собственности я в те годы еще не имел, никакого ходу этому делу я не дал, только написал в книге отзывов: «Букет «Из-за туч» придуман не им, а другим человеком, мной, и я пожалуюсь на вас милиции». Я до сих пор это помню. Но теперь я такого, конечно, не прощаю и одними угрозами пожаловаться милиции не обхожусь…

Я слушал Сашкину трепотню и с удовольствием ощущал, как мое онемевшее тело начинает потихоньку отходить. Почему так получается, что даже если всю дорогу сидишь, то все равно ужасно устаешь?… Татьяна выдала нам четыре раскладушки – три из них были имуществом школы, а четвертая – имуществом самой Татьяны. Мы поставили две раскладушки по одну сторону стола, две по другую. Лена тут же легла и отвернулась к стене. Марина сняла с нее ботинки.

– Отдыхайте, – сказала Татьяна. – Вон там, в шкафу есть чайник, можете пользоваться. Еда у вас есть? Магазин тут рядом, могу показать.

– Спасибо вам огромное! – за всех ответила Маринка.

– Ну, я пошла тогда, – Татьяна устало качнулась, – мне еще надо тетради проверять. Я живу недалеко: Речная 6. Если что понадобится – приходите, не стесняйтесь.

Татьяна вышла, тихо прикрыв за собой дверь. Сашка подошел к Лениной раскладушке и тихо позвал:

– Лен! Лена, ты как?

Она не ответила.

– Пусть отдохнет, – шепотом сказала Марина. – Не приставай.

Сашка пожал плечами и отошел. Я выдвинул из-под стола другой стул и положил на него ноги.

– Я бы сейчас тоже: упал бы и лежал, – сказал я.

– А я бы что-нибудь поела, – откликнулась Марина. – Может, вы сходите за какой-нибудь едой, а я пока тут чайник вскипячу и вообще?..

Под «и вообще», как потом выяснилось, подразумевалось: вытащить из всех рюкзаков остатки сухой провизии – печенье, карамельки, сухари – и разложить их на бумажных тарелочках на столе. Пока мы с Сашкой отсутствовали, она также вскипятила воду и заварила чай в термосе. Вообще, мы неплохо поужинали: хлеб, польская колбаса, огурцы, пряники… Сашка приволок из магазина яйца и умудрился сварить их в чайнике. Маринка спрашивала, а что будет, если они там лопнут и вытекут, но Сашка сказал: «Не лопнут!» – и они, действительно, не лопнули. Так что, у нас было даже одно горячее блюдо. Маринка пыталась осторожно растолкать Лену и пригласить ее к столу, но та так и не откликнулась.

– Ей что, совсем плохо? – шепотом спросил я Маринку, когда та вернулась за стол.

– Она очень гордая, – так же шепотом ответила мне она. – Поэтому ей труднее все это перенести.

При этом она глядела на меня так, как будто говорила «Ну ты понимаешь». Честно говоря, я ничего не понимал. Но, конечно, сочувственно кивал головой. Черная коса Лены свешивалась с подушки до полу, и была она какая-то свалявшаяся и словно неживая. Сама фигура девушки, скорчившейся на раскладушке, вызывала у меня уже не прежнее восхищение и удовольствие от созерцания, а тревогу и смутное раздражение.