Америго. Человек, который дал свое имя Америке

Менее чем через год после окончательного оформления независимости США посол короля Франции при тосканском дворе изобрел новый способ взывания к доброй воле флорентийской элиты. В 1785 году он предложил награду за лучший панегирик в честь Веспуччи в тосканской Академии[377]. Его предложение вызвало интерес, последовал поток вариантов. В 1787-м Марко Ластри предложил наиболее объемлющий и репрезентативный из панегириков, воспоследовавших в ответ на инициативу посла. Веспуччи представал как «наиболее блестящий из героев Арно (что, если подумать обо всех флорентийских гениях, расцветших начиная со Средних веков, было даже некоторым перебором), потому что он был открывателем половины мира». Веспуччи основал королевство возможностей: «Кто знает, какой прогресс человеческого духа ждет эти регионы?». Ластри цитировал Бенджамина Франклина и труды Американского Философского общества Филадельфии для подкрепления своих мыслей[378]. «Родился новый порядок вещей, – заключил он, – и этим мы обязаны возникновению нашей современной философии»[379]. На следующий год Адамо и Джованни Фабброни написали эссе, представлявшее Веспуччи провозвестником духа революционной Америки; наполненное похвалами в адрес независимости США, оно дышало ненавистью к колониализму и религиозной нетерпимости.

С научной точки зрения, наиболее важными эссе были самые скучные из них. Франческо Бартолоцци начал достаточно бравурно мудрым комментарием, послужившим прообразом взглядов, которые каждый хорошо информированный и верно думающий либерал сегодня разделяет. Открытие Америки было, по его мнению, «поворотным моментом, навсегда ставшим памятным для человеческой истории», отчасти потому, что «последовала революция в обычаях, образе жизни, еде» и, отчасти, поскольку оно оказалось «фатальным для человеческой расы»; «европейское варварство» убило миллионы «невинных и безвредных туземцев», развязало войны, исполненные жадности и амбиций, а кроме того, фоном стало заражение оспой миллионов людей, не имевших от нее иммунитета[380]. После столь волнующего вступления Бартолоцци уже спокойно начал опровергать на основе предельно скучных трюизмов одного за другим всех предыдущих авторов, высказавшихся на эту тему. Он, однако, сделал одно очень важное дело – ввел в научный оборот множество ценнейших документов, напрямую касающихся Веспуччи: не только серию писем к Веспуччи, на которых в основном базируется Глава 1 нашей книги, но также ранее не публиковавшееся письмо к Лоренцо ди Пьерфранческо де Медичи, написанное Америго по возвращении из Бразилии в 1502 году. Бартолоцци отметил, кроме того, что Веспуччи пишет в нем о «других моих путешествиях» – во множественном числе[381].

Из этого можно заключить, что бразильскому вояжу 1501-02 годов предшествовали по меньшей мере два других. Для Бартолоцци и тех, кто следовал ему, этот очевидно достоверный автограф подтверждал третье путешествие, а значит, доказывал, что Веспуччи раньше Колумба побывал на континенте Нового Света. Для недоброжелателей Веспуччи фраза стала еще одним свидетельством его лжи. «Он нагло представил себя всей Европе первооткрывателем континента, – возражал де Флери, влиятельный французский популяризатор научных изысканий того времени, – и обманутая Европа поверила ему на слово!»[382].

Крупнейший ученый века Александр фон Гумбольдт занял более взвешенную позицию, настаивая на приоритете Колумба, но отказываясь обвинять Веспуччи в недобросовестности. Гумбольдт проницательно рассматривал Mundus Novus и Письмо к Содерини как результат «бестолкового редактирования», возможно, «неумелыми или не заслуживающими доверия приятелями»[383]. Томас Джефферсон выделил комнату в своем частном музее в Монтичелло под объемные изображения Колумба и Веспуччи.