Америго. Человек, который дал свое имя Америке

Неплохо шло развитие промышленности. В 1489 году около 42 % активного населения было занято ремесленничеством и розничной торговлей[103]. Местная индустрия переросла уровень кустарных мастерских; работали крупные мыловаренные фабрики, верфи, производились высокого качества изделия из железа. Гончарные мастерские освоили выпуск сосудов большой емкости для хранения оливкового масла. Севильское мыло пользовалось высоким спросом и экспортировалось даже в Германию и Англию. Одно время считалось, что английских торговцев в Севилье привлекали прежде всего вино и сахар с Канарских островов; сейчас мнение таково, что главным соблазном было мыло[104]. Монетный двор Севильи долгое время был крупнейшим в Испании. И задолго до открытия Америки в городе уже имели хождение в значительном количестве золотые и серебряные монеты.

Севилья собрала воедино все нити, что связывали порты в бассейне от Гвадалквивира до Гуадианы, от Уэльвы до Кадиса. Бонанса, Санлукар-де-Баррамеда, Могер, Палос, Лепе, Пуэрто де Санта Мария, Портал де Херес, Гибралеон, Картая и Аямонте – все эти населенные пункты зависели от финансовых институтов Севильи: банков, страховых компаний, рынков. Рыбная промышленность была движущей силой растущего вовлечения города в Атлантику. Необходимость всё более дальних морских вояжей в поисках богатых рыбой районов заставляла моряков изучать дальнюю навигацию. Потребности во фрахтовых перевозках и ведении военных действий стимулировали судостроительную индустрию. Возрастали объемы торговли всеми ключевыми и традиционными для Севильи товарами: золото и рабы из транс-сахарского мира, магрибские кожи и сахар из Суса, финики, индиго и янтарь.

Тем не менее, несмотря на долгую историю успеха, положение дел в Севилье, когда в город прибыл Веспуччи, было неопределенным. Восьмидесятые и начало девяностых 15-го века были сложным периодом из-за пандемии чумы и последовавшего голода. В 1484-5 годах монарх не позволял севильцам присоединяться к войскам, ведшим осаду Гранады, опасаясь распространения в армии чумы[105]. В 1494-м по той же причине городской совет проводил свои летние собрания вне города. Половина граждан была слишком бедна, чтобы платить налоги[106]. Впрочем, эти проблемы были рутинными для городов позднего средневековья. Проблемы самой Севильи были рукотворными и частично спровоцированы самими горожанами: религиозная нетерпимость, социальные конфликты и война.

Примечательно, однако, что все эти бедствия не только несли разрушения, но в некоторых отношениях оборачивались к пользе тех, кто их пережил. Возьмем, для примера, Инквизицию, способную своим ледяным дыханием заморозить любую отрасль экономики. Никогда она не была столь активной, как в момент своего зарождения. Хроникеры оставили противоречивые свидетельства относительно числа жертв в архинабожной Севилье: от трех до пяти тысяч подпавших под подозрение, многие из которых предпочли пуститься в бега, и от трех до семи сотен «отлученных», переданных светским властям для наказания – хотя не все они (а возможно, даже и не большинство) были казнены. Жертвы часто выбирались по коррупционным мотивам. В 1487 году, например, в число жертв попали converso – новообращенные, перешедшие из иудаизма в христианство – которым задолжала огромные деньги соборная коллегия, а также группа бывших иудеев, близких к одному из наиболее конфликтных боссов города, герцогу Медине Сидониа. К фракционным политикам в Севилье всегда относились с недоверием.

Уже в 1483 году, почти за десять лет до того, как та же политика возобладала на территории всей Испании, из города под страхом смерти были изгнаны евреи, а также те, кто исповедовал схожие религии. Текст декрета не дошел до наших дней, не сохранились аргументы, приводившиеся в оправдание этого решения; но королевство только что начало войну против мавров Гранады, и страх перед теми, кого ныне называют пятой колонной, вероятно, сыграл свою роль. Более того, Инквизиция подтвердила широко распространенную причину беспокойства: присутствие евреев подвергало опасности души обращенных из иудаизма, вводя в соблазн отступничества или замыкая их в пределах культуры прежней веры. Между 1495 и 1497 годами 2000 еврейских семей, проживавших в городе, в сущности, купили себе иммунитет от дальнейших преследований[107]. Так что экономические выгоды от присутствия богатых предприимчивых новообращенных также не были потеряны. Многие укрылись на ближайших землях, принадлежавших гостеприимным аристократам, которые были рады заполучить столь удобных для эксплуатации съемщиков. Иными словами, Инквизиция перезапустила процесс получения золотых яиц без убиения несущих их кур.