Читаем Америго. Человек, который дал свое имя Америке полностью

Веспуччи добавил также новый материал, который если и не был плодом его опыта, определенно явился следствием обдумывания и чтения. Совокупный оценочный результат стал безоговорочным; на туземцев был направлен яркий луч обвинительного прожектора. Если раньше Америго рассуждал об их спонтанном великодушии и гостеприимстве, то сейчас он видел их «воинственными и жестокими». Очевидно недостоверным выглядит его сообщение, что они использовали только метательное оружие. В этом слышались отзвуки хорошо усвоенного Петрарки (стр. 146–147)[315]. Они не обладали никакими атрибутами суверенности, не имели признаков политического устройства, ни органов правительства, ни институтов справедливости. Поэтому они – законная добыча для европейских конкистадоров. «У них нет границ между государствами или провинциями; у них нет короля, никого, кому бы они подчинялись: каждый сам себе хозяин. Они не отправляют правосудие, потому что алчность им незнакома». Более того, «у них нет законов» и поэтому им неведом естественный закон; и это делает их естественными объектами порабощения.

Мысль, высказанная и Веспуччи, что «они живут согласно природе», звучала двусмысленно. Можно было понять, будто они соблюдают естественный закон; но в контексте отсутствия моральных уложений, в рамках которого прозвучала эта ремарка, это значило, что они жили, полагаясь на инстинкты, как дикие звери, а не опираясь на разум. Поэтому по божественному уложению люди мыслящие имели право владеть ими. Перу Ваш де Каминья также думал, что туземцы земли, открытой Кабралом, не имели понятия об иерархии. Это мнение, впрочем, не разделял Колумб – по крайней мере, такой мысли нет в сохранившихся версиях его отчетов, почти все из которых прошли редактуру Бартоломе де ла Касаса, «апостола» и «протектора» индейцев, который посвятил бо́льшую часть своей жизни попыткам убедить своих сограждан-испанцев в законности и естественности той формы общественного устройства, которой следовали туземцы Нового Света.

Детали сексуальной жизни аборигенов, о которых Веспуччи рассказал в своем отчете о втором путешествии, усилили его критицизм. У них не было одной жены, «но много, сколько они хотели, и без церемоний»[316]. Полигамия была, возможно, противна естественному закону по оценкам экспертов того времени, хотя мнения разделились. Мандевилль со своим характерным сатирическим подходом предложил изобретательную защиту в своем описании Ламории: «В этой земле… все женщины принадлежат каждому мужчине. Они говорят, что если бы дело обстояло иначе, они бы много грешили, ибо сказал Господь Адаму и Еве: “Плодитесь и размножайтесь и заселяйте Землю”. И потому ни один мужчина не говорит: “Это моя жена”, ни одна женщина: “Это мой муж”»[317]. Полигамия, впрочем, была не самой ужасной из сексуальных претензий Веспуччи, выдвинутых им после второго путешествия. Он также утверждал, что туземцы практиковали инцест[318], что, согласно христианской юрисдикции, было ужасающим нарушением естественного закона.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Девочка из прошлого
Девочка из прошлого

– Папа! – слышу детский крик и оборачиваюсь.Девочка лет пяти несется ко мне.– Папочка! Наконец-то я тебя нашла, – подлетает и обнимает мои ноги.– Ты ошиблась, малышка. Я не твой папа, – присаживаюсь на корточки и поправляю съехавшую на бок шапку.– Мой-мой, я точно знаю, – порывисто обнимает меня за шею.– Как тебя зовут?– Анна Иванна. – Надо же, отчество угадала, только вот детей у меня нет, да и залетов не припоминаю. Дети – мое табу.– А маму как зовут?Вытаскивает помятую фотографию и протягивает мне.– Вот моя мама – Виктолия.Забираю снимок и смотрю на счастливые лица, запечатленные на нем. Я и Вика. Сердце срывается в бешеный галоп. Не может быть...

Адалинда Морриган , Аля Драгам , Брайан Макгиллоуэй , Сергей Гулевитский , Слава Доронина

Детективы / Биографии и Мемуары / Современные любовные романы / Классические детективы / Романы
Актерская книга
Актерская книга

"Для чего наш брат актер пишет мемуарные книги?" — задается вопросом Михаил Козаков и отвечает себе и другим так, как он понимает и чувствует: "Если что-либо пережитое не сыграно, не поставлено, не охвачено хотя бы на страницах дневника, оно как бы и не существовало вовсе. А так как актер профессия зависимая, зависящая от пьесы, сценария, денег на фильм или спектакль, то некоторым из нас ничего не остается, как писать: кто, что и как умеет. Доиграть несыгранное, поставить ненаписанное, пропеть, прохрипеть, проорать, прошептать, продумать, переболеть, освободиться от боли". Козаков написал книгу-воспоминание, книгу-размышление, книгу-исповедь. Автор порою очень резок в своих суждениях, порою ядовито саркастичен, порою щемяще беззащитен, порою весьма спорен. Но всегда безоговорочно искренен.

Михаил Михайлович Козаков

Биографии и Мемуары / Документальное