Читаем Америго. Человек, который дал свое имя Америке полностью

Влияние литературной традиции, в которой писал Мандевилль, вновь обнаруживается в отчете Веспуччи. На острове Ламорий, как он утверждает, у аборигенов «есть гнусная привычка, ибо они поедают человечину более охотно, чем что-либо еще… Торговцы привозят сюда детей на продажу и местные жители их покупают. Тех, которые поупитаннее, они поедают. Тех, что похудее, они откармливают, а затем убивают и тоже поедают. И они говорят, что вкуснее этого мяса ничего нет»[310]. Читатели вспомнят, что в других отношениях Ламорий в изображении Мандевилля был образцом в моральном отношении. Также и в «новом свете» Веспуччи невинность и дикость идут как будто рука об руку.

Отчего такие виляния или, по меньшей мере, нестыковки? Зачем представлять аборигенов одновременно и хорошими и плохими? Зачем такое странное сочетание аборигенов: встреченных Колумбом в первом путешествии – робких, мирных, послушных, и злобных каннибалов из второго? Ощущения Веспуччи, как и ощущения Колумба, изменялись по мере того, как он знакомился с людьми разных культур. По мере перемещения Колумба по карибскому бассейну во время его первого путешествия было заметно, как менялись его представления по двум направлениям. Во-первых, усиливалось разочарование, переходившее в отчаяние из-за бедности ресурсов и коммерческих возможностей. Это заставляло его всё больше задумываться о местных жителях как о потенциальных рабах; практически ничего другого острова предложить не могли. С другой стороны, при переходе от маленьких, бедных, лежавших на отшибе островов к большому центральному острову, который он назвал Эспаньола, Колумб отмечал рост благосостояния и политической умудренности у встречаемых им людей.

Веспуччи также привел в большее соответствие свои представления и ожидания. Он прибыл в качестве крупного дельца, рассчитывая найти наивных торгашей, которые станут продавать ему жемчуг задешево, и людей, подобных тем, которых описывал Колумб, живущих как райские птицы и не знающих пороков. К моменту, когда он навсегда оставил Новый Свет, Веспуччи стал автором, которому нужна была хорошая история. Отсюда его увеличивающееся внимание к причудливым и сенсационным рассказам. Каннибализм продавался. У европейского читателя он вызывал сладкую жуть, которую было не страшно испытывать у домашнего очага. Эти места в текстах Веспуччи действовали на читателей гораздо сильнее, чем прочие его заметки. На всех гравюрах из ранних изданий его текстов есть сцены каннибализма с присутствием украшенных перьями тупи, беззаботно готовящих на костре человеческие тела.

Более того, в текстах наметился конфликт интересов. С одной стороны, ему хотелось представить аборигенов послушными, приятными в общении гражданами locus amoneus или добиться того, чтобы у читателя в голове возникали картины гуманистического толка из золотого века. Также от него требовалось следовать литературному представлению о «хорошем язычнике», предъявить нравственную модель, служащую упреком греховному христианству. С другой стороны, нужно было зарабатывать деньги. Опыт Колумба показывал, что порабощение аборигенов было единственным способом этого добиться. О том же свидетельствовал собственный опыт Веспуччи в качестве наемного работника у Джианотто Берарди (стр. 74–85). По уже знакомым нам причинам предполагаемым жертвам порабощения требовалось приписать преступления против естественного закона. Такие преступления выводили их из-под защиты закона и легитимировали в качестве мишеней для принуждения и насилия.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Девочка из прошлого
Девочка из прошлого

– Папа! – слышу детский крик и оборачиваюсь.Девочка лет пяти несется ко мне.– Папочка! Наконец-то я тебя нашла, – подлетает и обнимает мои ноги.– Ты ошиблась, малышка. Я не твой папа, – присаживаюсь на корточки и поправляю съехавшую на бок шапку.– Мой-мой, я точно знаю, – порывисто обнимает меня за шею.– Как тебя зовут?– Анна Иванна. – Надо же, отчество угадала, только вот детей у меня нет, да и залетов не припоминаю. Дети – мое табу.– А маму как зовут?Вытаскивает помятую фотографию и протягивает мне.– Вот моя мама – Виктолия.Забираю снимок и смотрю на счастливые лица, запечатленные на нем. Я и Вика. Сердце срывается в бешеный галоп. Не может быть...

Адалинда Морриган , Аля Драгам , Брайан Макгиллоуэй , Сергей Гулевитский , Слава Доронина

Детективы / Биографии и Мемуары / Современные любовные романы / Классические детективы / Романы
Актерская книга
Актерская книга

"Для чего наш брат актер пишет мемуарные книги?" — задается вопросом Михаил Козаков и отвечает себе и другим так, как он понимает и чувствует: "Если что-либо пережитое не сыграно, не поставлено, не охвачено хотя бы на страницах дневника, оно как бы и не существовало вовсе. А так как актер профессия зависимая, зависящая от пьесы, сценария, денег на фильм или спектакль, то некоторым из нас ничего не остается, как писать: кто, что и как умеет. Доиграть несыгранное, поставить ненаписанное, пропеть, прохрипеть, проорать, прошептать, продумать, переболеть, освободиться от боли". Козаков написал книгу-воспоминание, книгу-размышление, книгу-исповедь. Автор порою очень резок в своих суждениях, порою ядовито саркастичен, порою щемяще беззащитен, порою весьма спорен. Но всегда безоговорочно искренен.

Михаил Михайлович Козаков

Биографии и Мемуары / Документальное