Америго. Человек, который дал свое имя Америке

Обстоятельства вынудили наблюдателей изменить свой взгляд на аборигенов и признать, что их натура сложнее, чем им вначале показалось. Некоторые местные сообщества реагировали с подозрением или воинственно на прибытие чужаков. Мирно настроенные поначалу люди обнаруживали грубость и неприветливость, когда больше узнавали о хищнических намерениях своих гостей и их жадности. Хотя число местных жителей, встреченных людьми Кабрала, перевалило за сотню, мирные соглашения продолжали соблюдаться, но Перу Ваш де Каминья наблюдал за всем этим с возраставшим беспокойством. Аборигены, когда их просили уйти, не уходили далеко. Их речь была неразборчивой из-за ее «грубости». Их привычка исчезать после обмена товарами становилась всё более тревожной.

«Я заключил из этих фактов, – написал Каминья, – что они были дикими, невежественными людьми, именно по этой причине они столь робки. Но они крепки здоровьем и очень чистые. Так что я даже еще больше уверен, что они подобны диким птицам или животным, чьи перья и волосы воздух делает более утонченными, когда они на воле, а не в домашних условиях, и чьи тела так же чисты и красивы, как это только возможно. Из сего я заключаю, что эти люди обитают не в домах или жилищах. Воздух, в котором они вскармливались, делает их такими, какие они есть. Мы, во всяком случае, не видели никаких принадлежащих им домов, ни чего-либо, на них похожего»[306].

Поскольку они старались держаться подальше от португальцев, аборигены казались де Каминье всё более похожими на птиц и зверей; они переходили из человеческого ряда в очевидно монструозный и полудикарский мир, из которого их можно и даже нужно изымать насильно.

Веспуччи после мирных поначалу контактов вскоре встретил аборигенов, оказывавших сопротивление. Исследователям, опасавшимся за свои жизни в разгар жаркой схватки, вдохновленным молитвой и сплачивающим криком смелого, но неназванного товарища, пришлось их убить, чтобы самим не погибнуть. Эпизод выглядит как героическая вставка. Более серьезным по своим последствиям для будущих отношений между аборигенами и новоприбывшими стало обнаружение каннибализма. Колумб сообщал о таких вещах в отчетах о своем первом путешествии на основании того, что он узнавал от местных информантов, но не хотел в это верить, пока во время своего второго путешествия не нашел неопровержимые доказательства каннибализма на Малых Антильских островах: беглецы, предполагавшиеся жертвы каннибальского праздника, и человеческие тела, разрубленные для закладывания в варочный котел. Колумб, однако, был способен различать хороших аборигенов и плохих. Араваки были хорошими, карибы – плохими. Карибы поедали араваков, но араваки не ели карибов.

Для Веспуччи ситуация складывалась посложнее. В его Эдеме имелись змеи в облике человеческом. Золотой век был изъеден темными пятнами. Одни и те же люди были и образцами высокой морали, и воплощением животных пороков. «И мы узнали, что они были расой, которая называется каннибалами, и бо́льшая их часть или все они из этого племени питаются человеческим мясом: и это, ваше Высочество, есть безусловный факт». Влияние Колумба вновь заметно в том, что писал Веспуччи. Некоторые детали, добавленные флорентийцем, можно найти и в отчетах Колумба – например, каннибалы, которые на каноэ нападали на соседей; части человеческих тел, подготовленные для жарки. Другие были то ли придуманы, то ли являлись подлинными наблюдениями. «Женщин они не едят, но только держат их как рабынь»[307]. Это, похоже, было обычной практикой тупи, чьи праздники каннибализма были формой ритуального принесения в жертву пленников войны; вражеские воины поедались в знак победы и, возможно, чтобы присвоить доблесть врагов посредством их буквального поглощения. После своего второго путешествии Веспуччи, впрочем, внес уточнения. Каннибалы, объяснял он, воспитывались вместе с пленными женщинами «и через некоторое время, когда дьявольская ярость охватывала их», они убивали матерей и их детей, и поедали их[308]. Этот красочный эпизод попал в печатные версии и захватил воображение граверов. Один абориген, с которым разговаривал Веспуччи, утверждал, что съел более двухсот жертв, «чему я верю безусловно, и довольно об этом»[309].