Америка-мать зовёт?

Роба выписали. Но если состав крови его восстановили, то ход мышления — нет. Для Марины начался настоящий ад. Роб стал петь новые бредовые песни: «Ты забеременела без моего разрешения. Я не хотел этого ребенка» с припевом «Поскольку тебе так важен был “маленький Робик”, давай разводиться, разъезжаться, и катись с месячным ребенком на руках восвояси, на родину». Эти слова были пустыми угрозами, потому что у Роба не было наличных денег ни на развод, ни на паспорт новорожденному сыну, ни на авиабилеты. То он проклинал день, когда на ней женился, то предлагал сделать второго человечка, потому что у них красивые дети получаются… Его логика прогнила как прошлогодняя картошка.

Марина все списывала на болезнь и побочные действия лекарств. Не сойти с ума от обид и безумия мужа помогло новое ощущение, заполнившее ее как вода — кухонную губку. На самом деле настоящая любовь может быть только к родному комочку, на запахе которого она могла медитировать. А покрывать тысячей поцелуев его попку, пальчики, ушки, щечки! Как она раньше могла без этого существовать? Кормление грудью, посапывание спящего ангелочка, жадно подергивающего губками за сосок, успокаивали, расслабляли, усыпляли как наркотик.

Марина не представляла, что в ее жизни может наступить момент, когда она будет обожать каждое движение своего чада, каждое достижение, вскрик и бормотание. Его голая попка достойна кисти Микеланджело или Рафаэля, ну, на худой конец, Сальвадора Дали. Ангелы улыбались ей через черты детского лица. Все в Крисе было гармонично и умиляло: как кушает, пьет, произносит первые слова, как сидит на горшке, спит… Она даже избавилась от Шока, подарив его друзьям из Атланты. И не надо было отвлекаться на блох, шерсть, поскуливание и поездки к ветеринару. Здоровый ребенок, ее продолжение, был чудом и подарком свыше. Чистая ангельская энергетика Криса давала ей силы противостоять негативу мужа. Влечения к мужу у нее больше не было, как и у него к ней. Может, из-за своего либидо, убитого болезнью, он бесился, что не чувствует себя мужиком?

Роб все время на что-то жаловался: то у него изжога, то мигрень, то тошнота, то понос, то слабость, то боль в шее, то бессонница. Купался раз в три-пять дней. В свои сорок три он поседел, а отпущенная белая борода делала его страшным и грозным. Он был похож на Деда Мороза из малобюджетного фильма ужасов, с мешками под глазами и красными конъюнктивами. Недовольный жизнью и всеми, он грозился то уехать в неизвестном направлении, то застрелиться. Интересно, что его сдерживало? Надежда выздороветь или страх смерти?

Роба, казалось, бесило все. Ее голос. Ее акцент. От стройной фигуры жены не осталось и следа, грудь увеличилась до пятого размера. Он называл ее «свиньей» и «коровой» за полноту, считал, что она должна ходить в тренажерный зал и брать с собой сына в машинном кресле. Когда он затягивал эту оскорбительную песню, Марина представляла себя на сцене в стриптиз-баре, ядреной стокилограммовой танцовщицей на шесте, расстреливающей сладким молоком своих арбузоподобных грудей зрителей-мужиков. И тогда ей становилось смешно и глупые мужнины оскорбления-обзывалки отскакивали от нее, как пули от бронетранспортера. В конце концов, она — здоровая, она сможет сбросить вес, а сможет ли он выздороветь и вернуть себе рассудок, это еще под вопросом.

Новорожденный, по мнению отца, был «похож на обезьяну», и Роб удивлялся, почему все пытаются найти в нем черты родителей. Запах детских срыгиваний он называл «тухлятиной».

Марина считала, что муж ее должен был боготворить: ведь она несколько раз спасла ему жизнь, вовремя вызвав скорую помощь, родила здорового малыша. А он сокрушался, что стал отцом! Откуда в людях берется неблагодарность? Наверное, болезни имеют такую власть над сознанием, засоряя реальность, отнимая рассудок. Роб был не в состоянии сесть за руль, сделать покупки, приготовить ужин, не помнил, какие лекарства когда принимал, и у него поворачивался его обложенный язык так ее обижать. Его слова, как жалящие шмели, влетали Марине в одно ухо, а вылетали из другого. Но не все вылетали, некоторые оставались в голове, со своим жалом.

Сколько раз Марина меняла памперс своему зайчонку, а слезы капали на его личико. А сколько ночей она не спала не из-за ребенка, а из-за мужа, который наговорил гадостей. Лежала в темноте спальни, а желудок странно сжимался и нервозно прыгал. Все-таки при венчании клялись быть вместе в здоровье и болезни… Перед Богом. Очень хотелось все бросить и уйти с ребенком. Куда? Без денег, без профессии, без друзей на новом месте? Американкам проще, они фыркнут и к родителям или бывшему бой-френду уйдут в случае семейных неурядиц. А что делать жене-иммигрантке? Идти в приют для женщин? Что она там скажет, у нее нет синяков на теле, только на душе.