Америка. Приехали!

И работал наш Михал Иваныч тяжело и долго. С утра и до позднего вечера. Домой за полночь приходил. Уж забыл, как детки-медвежатки выглядят. С женой своей, красавицей румяной, не успевал словом перемолвиться. Друзей своих верных уж месяцами не видывал, да и не слышал боле.

Но однажды встретил случайно Михал Иваныч где-то на лужайке, на площадке детской, старую свою знакомую по компании бывшей, Медведицу разумную, большеголовую. Ну там в разговоры пустились, воспоминания. Что да как. Где да почём.

— Как народ в компании моей старой поживает? — Михал Иваныч интересуется.

И залилась тут подруга-медведица слезами горькими.

— Плохо! — отвечает. — Житья совсем не стало. Денег в компании нет вовсе. Уж зарплату задерживают. А менеджмент креативный, что ни месяц, то себе бонус-премию отписывает. По мильёну на рыло поганое.

— Да не плачь, не кручинься, — отвечает Михал Иваныч. ‒ Бросай-ка ты компанию эту поганую. Да переходи к нам. Я за тебя слово замолвлю. И Мишутку, друга нашего, старого, верного, тоже прихватывай. Нечего ему в компании этой паршивой среди злодеев-иродов оставаться.

Сказано — сделано. Перебралась медведица большеголовая в новую компанию к Михал Иванычу. Зарплату ей хорошую выдали — сколь заслуживала. На шэры малиновые не поскупились. Поменьше дали, чем Михал Иванычу, но тоже немало. Аж пять тысяч штук.

А Мишутка — друг их верный ‒ переходить в новую компанию не стал. Уж слишком маленьким он был и пугливым. От жизни своей несчастной ему сильно досталось. Привык к какому-никакому да спокойствию. К маленькой птичке-синичке, да в руках. Но недолго пришлось Мишутке нашему птичкой-синичкой в руках тешиться. В один погожий денёк менеджмент креативный деньги компанейские по карманам своим глубоким рассовал, а на доллар последний замок пудовый купил да на дверь стеклянную повесил. Так что пришлось Мишутке нашему лить слёзы горькие, искать Михал Иваныча да медведицу большеголовую да на работу к ним в компанию проситься, да на любую зарплату, да на любых условиях. Зла, конечно, Михал Иваныч да медведица большеголовая на Мишутку нашего не держали. Помогли Мишутке, упросили начальство свое. На работу его взяли, зарплату добрую подкинули и даже шэр малиновых тысячу штук отвалили.

Ну вот стали они втроём в компании новой трудиться. Всё, как водится в стартапах — не покладая рук, с утра и до позднего вечера. Ну, время шло себе потихоньку. Конечно, не как в сказках. Никто там тридцать лет и три года на печи не лежал. Просто ударно трудились. Делали, что должны и умели. Каждый занимался своим делом. Сапоги тачал сапожник, а пироги пёк пирожник. Компьютерщики занимались делами компьютерными, а президент компании делами президентскими. И вроде как весьма успешно, потому как зачастили в компанию какие-то люди, вида весьма непростого. Заходили они в кабинет начальника-президента и долго, долго с ним о чём-то беседовали. Беседами этими президент, естественно, ни с кем не делился, но чувствовали работники компанейские, что варится что-то такое важное, необычное в кабинете с зашторенными окнами. И вот в один погожий денёк случилось то, о чём простые работники даже в снах не мечтали. Собрал президент всех-всех на собрание-митинг и объявил, что завтра компания выходит, что говорится, в "public" и акции — шэры её малиновые будут теперь торговаться на Уолл-стрите. Заодно он и людей каких-то представил, как выяснилось Уолл-стритовских вилер-дилеров. В компании их часто видели, но кто они такие, никто не догадывался.

День завтрашний выдался дождливым, на что президент компании заметил, что это к удаче. И действительно, цена акций — шэр малиновых ‒ покачалась вверх-вниз и к концу дня замерла на цене доллар за штучку шэру.

Хоть сейчас, Михал Иваныч, иди продавай да клади в карман десять тысяч хрустящих долларов.

На работе был скромненький банкет. Дома Михал Иваныч жену свою обрадовал и повел её в китайский ресторан дешёвенький, с салфетками на столах бумажными, событие это приятное отметить.

Ничего особенного в жизни Михал Иваныча, да медведицы большеголовой, да Мишутки не изменилось. Всё так же ходили они на работу, всё так же просиживали они там до позднего вечера и лишь изредка на цену шэров поглядывали.