Америка. Приехали!

— Можно даже запрограммировать ингредиенты на любой вкус, — продолжал Джэй, одновременно нажимая на кнопки и демонстрируя уникальные возможности агрегата. Я слегка опешил от бесчисленных возможностей.

— Да мне обычный чёрный кофе без ничего.

Джэй слегка удивился моему примитивному выбору.

— Уверен? — лишь только спросил он.

— Уверен! — подтвердил я.

— Ну что ж, — со вздохом небольшого разочарования произнёс Джэй и просто нажал на какую-то кнопку. Агрегат подумал несколько секунд и потом ожил. Замигал лампочками. Послышался звук падающих зёрен кофе, отсыпаемых автоматикой, потом звук мельницы, переходящий от стука в ультразвук. Потом агрегат плюнул первую каплю в стаканчик, и из трубочки наконец полился чёрный напиток. Ещё через несколько секунд агрегат издал писк, сообщая, что кофе готов. Я схватил свой бумажный стаканчик. Джэй услужливо подал крышечку, показывая тем самым, что следует торопиться, и мы выскочили в коридор. Джэй хорошо рассчитал время, но плохо рассчитал "траффик". Неожиданно раньше пустынные коридоры наполнились людьми. Вероятно, только что закончились какие-то лекции. Теперь мы не могли бежать. Лишь медленно ползли вместе со студенческой, галдящей толпой. Джэй явно нервничал. Постоянно посматривал на часы и жалобно пищал "экскьюз ми, экскьюз ми", проталкиваясь через толпу. Я пытался вплотную следовать за ним. Мы опаздывали всего-то на несколько минут, но нервозность Джэя всё нарастала. "Не знаю, насколько его начальник справедлив, но, без сомнения, строг", — подумал я.

Наконец-то мы свернули с главного "хайвэя" и уже галопом помчались по пустому коридору. Ещё через минуту мы оказались возле двери с табличкой "Профессор Джонсон". Мы опоздали всего-то на самую малость. Пять минут, не больше. Джей без стука толкнул дверь. Сделал мне знак ждать его снаружи и влетел в кабинет. Через несколько минут он вышел оттуда. По просветлевшему его лицу я понял, что взбучки за опоздание ему удалось избежать. Начальник этого просто не заметил. Джэй открыл дверь передо мной и сделал широкий приглашающий жест руками. Я сделал шаг вперёд и услышал, как Джэй мне напутственно шепнул:

— Только не спорь с ним, если хочешь тут работать, — и потом совсем тихонько добавил: — Конечно, если очень хочешь.

Я вошёл в кабинет, плотно прикрыв за собой дверь. Вид мистера Джонсона меня странно поразил. В голове я себе нарисовал совсем иной портрет "нобелевского лауреата".

Я рассчитывал увидеть худого, измождённого человека с запавшими глазами, как обычно выглядят люди, служители науки, горящие на работе от бессонных ночей и праведных трудов. За огромным столом, напротив же, восседал толстенький круглый человечек, с короткими ручками и словно налитыми кровью глазами на пышущем здоровьем лице. Эдакий типичный наглец, "булли" прямо, только что сошедший со ступеней американской хай-скул. Собственно, его внешний вид полностью совпадал с его внутренним содержанием. Он даже не удосужился подняться, протянуть руку для рукопожатия и просто предложить сесть. Лишь только я приблизился к столу, он немедленно задал первый вопрос. Это странное интервью напоминало больше допрос в гестаповских застенках. Лишь только я начинал отвечать, и он понимал смысл ответа, как он грубо перебивал, не давая закончить фразу, и тут же задавал следующий вопрос. Манера этого интервью-допроса меня ужасно раздражала. В конце концов от злости я тоже перенял его манеру общения и так же нагло стал перебивать его. К моему удивлению, это его нисколько не смутило и, по-моему, где-то даже понравилось. По крайней мере, в наглости и беспардонности он ценил умение идти по головам к заветной цели. Наконец-то обойма вопросов кончилась. Он пристально, оценивающе посмотрел на меня. Неожиданно вспомнил, что не предложил сесть, но тут же добавил, что, мол, ты уже сидишь, и начал вкратце описывать работу и работников. Во многом он делал упор на дисциплину и необходимость доставлять результаты любой ценой в нужное время.

— Забудь, что такое часы и что такое календарь, — вещал он. ‒ У меня есть лишь одно слово — “нужно”, и мои работники это прекрасно знают. Нужно ‒ значит, они работают вечерами, хоть до двенадцати ночи. Нужно — значит, и в праздники, и в субботу, и в воскресенье.

— Контракторы получают по часам работы, — заметил я.

Мистер Джонсон слегка напрягся и грубо сказал:

— А я и не собираюсь платить больше, чем за 40 часов работы в неделю. Хоть постоянные работники, хоть контракторы. Ребята выходят на работу и в субботу, и в воскресенье. И это потому, что интересно и нужно.

— Понятно, — сказал я, — свободный труд свободно собравшихся людей.

— Точно, — обрадовался профессор Джонсон. — Отлично сказано. Ты сам придумал?

— Нет, — признался я.

— А кто? — поинтересовался профессор Джонсон.

— Ленин! — ответил я и, поймав его недоумённый взгляд, добавил: — Тот самый. Первый премьер Советского Союза.

Мистер Джонсон замолчал. Моя шутка ему явно не понравилась. Он ещё немного покопался в своих бумагах и записях и неожиданно сообщил:

— А ты ведь решил мою задачу с лампочками. Мне Джэй об этом сказал.