Выход США на мировую арену и их первая «проба сил» в качестве великой державы с поистине глобальными амбициями связаны с событиями Первой мировой войны. Этот конфликт стал своеобразным водоразделом в американской истории. Вступив в войну в 1917 году, фактически на завершающем ее этапе, когда уже обозначились тенденции экономического истощения противников Антанты, Штаты смогли не просто получить одно из главных мест за столом мирных переговоров, но и во многом оттеснить другие западные державы-победительницы, внесшие несравненно больший вклад в победу, — Англию и Францию, не говоря уже о России, которую западные союзники попросту оставили за бортом мирных переговоров.
Пока в Европе разворачивались драматические события мировой войны, за океаном разгорались дебаты о роли, которую Соединенным Штатам Америки предстоит сыграть в глобальном конфликте. С одной стороны, американское население, привыкшее к «маленьким победоносным войнам», не испытывало желания вмешиваться в кровопролитное противостояние, которое рассматривалось прежде всего как дело европейских стран. Схожую позицию заняла и администрация президента Вудро Вильсона, который поспешил объявить о строгом нейтралитете Соединенных Штатов.
Для этого было несколько причин. С одной стороны, уже первые месяцы боевых действий показали, что война обещает быть затяжной и кровопролитной. Даже ограниченное участие в такой войне требовало значительных затрат ресурсов и, самое главное, сулило немалые человеческие жертвы, к которым американское общество всегда относилось болезненно. Кроме того, Белый дом не испытывал желания открыто заявлять о поддержке Англии и Франции. Вильсон и его советники хорошо понимали, что далеко не все американцы готовы поддержать англичан в войне, которая представлялась как завуалированное противоборство Лондона и Берлина. Более того, многие американцы рассматривали войну как справедливую борьбу Германии против навязанной Англией глобальной архитектуры международных отношений. До войны Лондон часто называли в числе главных соперников США, а американское военное министерство даже разрабатывало планы войны против Британской империи. Наконец, руководство Соединенных Штатов не могло не учитывать и то, что массы эмигрантов — немцев, ирландцев, итальянцев — испытывали явные симпатии вовсе не к Лондону и Парижу и вполне могли спровоцировать внутреннюю нестабильность в случае выступления Вашингтона на стороне Антанты.
Уже 19 августа 1914 г. президент Вильсон обратился к американскому народу с открытым письмом. Оно представляет собой блестящий образец политической риторики, от значительной части которой уже через несколько лет не останется камня на камне: «Народ Соединенных Штатов сформировался из представителей разных народов, и главным образом из тех, кто нынче находятся в состоянии войны. Вполне естественно и неизбежно, что будет складываться аналогичное многообразие расхождений в симпатиях и склонностях между ними по различным проблемам и обстоятельствам конфликта. Одни будут желать победы одной нации, другие — другой. Будет очень легко возбудить страсти и необычайно трудно их утихомирить. Те, кто попытается их разжигать, возьмут на себя огромную ответственность — ответственность ни много ни мало за то, что народ Соединенных Штатов может быть разделен на враждебные лагери, пылающие ненавистью друг к другу.[226]
В своем обращении к нации президент особо подчеркивал, что американцы должны остаться единым народом ради того, чтобы выступить в роли глобального миротворца, который положит конец всемирному кровопролитию: «Раскол среди нас может стать роковым для спокойствия нашего духа и может серьезно затруднить исполнение нашего долга как единственной великой нации, оставшейся вне конфликта, единственного народа, сохранившего готовность сыграть роль беспристрастного посредника и способного выдвигать предложения о мире и урегулировании не в качестве участника конфликта, но в качестве друга» [227].