— А, ясно. Ну, тогда для вас — некоторая информация к размышлению. Примо: ротмистр нынче уже не в Службе — вышвырнут без выслуги и пенсии, как это у нас умеют; эрго — никаких приказов он более ни от кого не получает, ныне, присно и во веки вечные. Секундо: вышвырнули его именно за ту историю с вашим спасением; следует ли слово «спасение» ставить в кавычки — судить не берусь, тут и вправду «его слово против вашего», но что никакого приказа он в тот раз не выполнял, а действовал как раз по личной инициативе — совершенно определенно. Ну и — терцио, — и тут Максим Максимович залепил в лоб так, как он это умел: мягонько и сокрушающее. — Газеты могут излагать ту историю сколь угодно восторженно, но, вообще-то говоря, вы оба в тот раз нарушили служебный долг: вы поставили под угрозу срыва работу всей экспедиции, полезши лично спасать британских коллег — without politics, а ротмистр в итоге полез спасать вас. И, поскольку вы — два сапога пара, у вас перед ним имеются некоторые моральные обязательства; ну, мне так сдается…
— Неожиданный поворот темы. Прямо скажем, — пробормотал Ветлугин. — Но если он теперь для Службы — никто и звать никак, почему они за него просят?
— Как я понимаю, сослуживцы не видят в действиях ротмистра моральных изъянов и считают его жертвой несчастных обстоятельств — а может и интриг начальства; ну и, в силу элементарной корпоративной солидарности, решили напоследок позаботиться об его трудоустройстве — и лучше бы где-нибудь за границами Империи… К тому, как он умеет обращаться с теодолитом и с «калашниковым» у вас, как я понимаю, претензий нет?
— Особенно с «калашниковым»: это было впечатляюще, что и говорить… А уж насколько сей носитель эполет непрост — вот вам история.
Я как-то раз заметил ему, что он-де «напрасно прикидывается Скалозубом» — ему это совершенно не идет. Он лишь пожал плечами и поинтересовался — а что я, собственно, имею против Скалозуба? вот для начала — как я его себе представляю, просто по тексту пьесы? Ну, как! — озадаченно откликаюсь я: солдафон не первой молодости, «созвездие маневров и мазурки», что вытягивается во фрунт перед любым чиновным ничтожеством… На что Павел Андреевич тут же реконструировал для меня боевую биографию Скалозуба —
Итак, перед нами — «метящий в генералы» тридцатипятилетний примерно полковник специальных войск, добывший серебряное шитье на эполеты не где-нибудь, а на Кавказе: сделать столь стремительную карьеру можно лишь там, где, по вышеозначенным причинам, «
Ладно, Максим Максимович, быть посему: Париж стоит мессы, а Большой Бассейн — Расторопшина. Давайте сюда этого вашего шпиона-без-выслуги!
— Обождите, не так всё просто. Его еще надо вытащить из одной скверной истории…
— Та-ак… Поскольку я сижу, я вот сейчас специально привстану — и сяду по новой. Как прикажете сие понимать?
— Ну, как… Получивши приказ об отставке, ушел в штопор со всякими пьяными офицерскими непотребствами. У Московской заставы — если вам это что-то говорит…
— Говорит. Продолжайте.
— Короче, слово за слово — сцепился там с сутенером; тот — за кастет, ну и заработал сложный перелом руки и черепно-мозговую травму. Вмиг понабежали сутенеровы дружки — застава ведь…
— Покалечили?
— Он — их.
— Во как… Ну, как говорится — святое дело и бог благословит.
— Бог-то может и благословил, но полиции,
— Превышение пределов необходимой обороны?