Американец

Незадолго до этого, около трех часов дня, по коридорам банка разлетелась новость, что в Нью-Йорке от столкновения с двумя рейсовыми самолетами обрушились два небоскреба, а следом рухнул еще один, недалеко от Пентагона. Пять, десять, тридцать тысяч жертв. Первые сообщения в новостях выплевывали цифры, как в лотерее. Телевизор поспешно унесли на верхний этаж, подальше от глаз, и хотя официального объявления не делали, всем разрешили разойтись по домам. Как можно было притворяться, что ничего не произошло, когда террористы перевернули весь мир вверх дном? В такой день на Уолл-стрит никто даже на работу не выйдет.

Интересно, задумался чуть позже Эдуардо, переступив порог Королевского дворца на Пьяцца-дель-Плебишито – к счастью, после публикации в газетах яростных протестных писем туринцы отказались от своей затеи с перемещением вертепа, – здесь всегда так пустынно или сегодня особый день?

Его внимание привлекли несколько сцен. Рынок, источник, рождение. Величественный вертеп, неимоверно разросшийся за несколько веков, поражал тщательной проработкой деталей: шерсть ослика, глаза кобылы, соцветия брокколи, борода волхвов точь-в-точь как у Осамы Бен Ладена, тоже своего рода пастыря, на которого все старательно указывали как на мозговой центр терактов. В действительности же новость дня, подумал мой отец, заключается совершенно в другом: меня поимели. Вот главная новость, и место действия – моя задница, а не Манхэттен.

Он вгляделся в стеклянную витрину перед собой: в ней отражался мужчина с седыми волосами, выпирающим пузом, торчащими из ушей и ноздрей волосками; он тщательно осмотрел свои потрескавшиеся, пожелтевшие пальцы, и они напомнили ему корни векового бука, который он однажды видел в лесу. Подошел смотритель и предупредил, что музей скоро закроется, значит, возвращение домой больше не оттянуть. На площади перед Королевским дворцом было безлюдно, кругом тоже ни души.

– Не хочешь рассказать, что у тебя стряслось?

Анна тенью проследовала за ним в спальню.

Эдуардо развязал узел галстука. Он вспомнил, как начиналась его работа в банке, вспомнил первые годы, проведенные в чистилище, мешок, который он набивал грязной одеждой и который жена, оставшаяся в Неаполе, потом открывала с таким благоговением, словно это была шкатулка с драгоценностями, вспомнил преследовавшую его всю жизнь боязнь нищеты. Он хотел бы побеседовать с тем парнем и успокоить, что ничего страшного не случится. Надо было наслаждаться жизнью, чаще выбираться куда-нибудь с коллегами, принимать их приглашения на ужин в Старом Бари, может, даже стоило пойти на поводу у своего каприза и переспать с той крашеной секретаршей и вообще – почему бы и нет? – признаться Нане, что никогда не верил в ее гороскопы. Он всегда жил в страхе, но сейчас, когда туринцы вознамерились избавиться от него, а накопленные сбережения сгорели на бирже, он ощутил, как внутри забурлила энергия того юнца. Если он никак не отреагирует, его ждет судьба какого-нибудь пастуха из рождественского вертепа – фигурки в толпе на заднем плане, на которую никто не обращает внимания.

– Я решил уйти на пенсию, – сказал он.

Анна уставилась на него, открыв рот, за ее изумлением проступало легкое беспокойство.

– Знаешь, Нана, что бы я хотел на ужин как-нибудь вечером?

Анна оторопело покачала головой.

– Сырые морепродукты. – Он расстегнул пуговицы на манжетах рубашки. – Я их никогда не пробовал. А ты?

* * *

Экран телевизора освещал гостиную, объятую ночной тишиной. В соседней комнате Миа укладывала Винсента. Пахло очищающим кремом и пеленками. На кресле дожидался завтрашнего дня рабочий комбинезон.

Ночью они вставали вдвоем, даже если было достаточно кого-то одного. Когда наступало время кормления, Лео приносил ребенка Мие. Если укладывать его должен был Лео, Миа помогала. Но чаще всего Винсент требовал маму, и тогда Миа брала дело на себя, а Лео чувствовал себя никудышным отцом и стоял в сторонке или уходил в гостиную.

Сегодня был тот самый случай.

Лео упал в кресло. На канале WSFB слишком элегантный для столь позднего часа мужчина говорил о понижении температуры во всем штате. Американец подумал, что утром надо бы надеть теплую куртку. Ему нельзя рисковать здоровьем. С рождением Винни простуда стала непозволительной роскошью.

Шесть лет назад он начал с того, что пошел убирать навоз на ферму Миллеров в округе Хартфорд. Как до него дядя Фрэнки, как дедушка Антонио до дяди Фрэнки, как его кузен Энтони, потом устроившийся на завод Кольта, и чем до сих пор занимался Хорхе – испанец, который в молодости увивался за его матерью, пока ее не увез Человек-паук.

Сгребать навоз – простейший способ за что-то зацепиться, с чего-то начать. Шесть дней в неделю он загружал по полтонны коровьего навоза в холодильную камеру грузовика, за рулем которого сидел Хорхе, который периодически ворчал, до чего отстойной стала эта работа. В его время навоз сгребали лопатой, а не сидели в электрокаре, дергая за рычаг.