Американец

Хромой с ним больше не заговаривал, но лицо его смягчалось всякий раз, когда Грендайзер выпрыгивал из машины, – он любил собак. Так и тем утром овчарка издалека учуяла его симпатию и с энтузиазмом откликнулась на нее, позволив себя погладить в обмен на печенье.

– Как дела? – спросил Лео, чтобы завязать разговор.

– Ты побрился, – заметил хромой, толкая дверь склада. – Похож на овцу после стрижки…

Он вытащил из кармана печенье, бросил Грендайзеру – тот проглотил его со своей всегдашней незлобивой жадностью, – потом, согнув здоровую ногу, присел и погладил пса по спине.

Лео проверил пакеты с покупками.

– Это всё?

– Это всё.

– А корм для лошадей?

– Его не было в сегодняшнем списке.

– Ну как же. Три мешка по пять кило.

– Нет, я такого не помню.

– Ну, неважно. Сходи за ним.

На лице хромого появилось привычное недовольное выражение.

– Не знаю, есть ли он на складе.

– Сходи, а я пока отнесу пакеты в машину. – Он свистнул, и Грендайзер подбежал к нему.

Американец закурил, ожидая. Огляделся. Все вокруг постепенно начинало оживать. С каждой минутой машин становилось все больше, ставни в заведении через дорогу, которые он всегда видел закрытыми, теперь были подняты, и внутри проступали сонные очертания бара. Потом появился парень, подошел к бензоколонке на углу и отпер замок, висевший на цепи. Впервые за все время своего заточения на ферме Лео видел, как просыпается мир. Этот всплеск жизненной энергии взволновал его.

Он переступил порог склада.

– Есть кто-нибудь? – крикнул он, осторожно продвигаясь вперед.

Тишина.

Чем дальше он проходил в зал, где выстроилась шеренга деревянных палет с упакованными в целлофан продуктами, которым суждено было оказаться на полках магазина, тем очевиднее становилось, что это место куда больше, чем он предполагал.

– Эй, дружище, мне пора…

Его голос отразился от дальней стены и вернулся к нему приглушенным эхом. В конце коридора он увидел открытую дверь, откуда лился желтый мерцающий неоновый свет, и направился к ней. Воздух в каморке без окон был спертый, пахло газом. На столе в беспорядке валялись документы, горел экран монитора и стояла чашка остывшего чая. Рядом на полке расположились походная плитка и ковшик.

Со склада донесся шум, через секунду загудел автопогрузчик. Лео уже собрался было уйти, когда его взгляд упал на стол. В углу, между чашкой и бумагами, лежал телефон.

Он мгновенно принял решение.

Машинально, еще толком не понимая, что он делает и зачем, Лео схватил телефон, положил его в карман, вышел из каморки и направился к выходу.

Хромой с электрокара уже сгружал у машины мешки с кормом.

– Ты куда запропастился? – поинтересовался он.

– Хотел тебя о том же спросить, – парировал Лео. Он пытался вести себя как ни в чем не бывало. – Я уже хотел тебя искать, – добавил он. Поднял мешок и взвалил на плечо. – Ты это добро целую вечность собирал…

– Ты ни на шаг не должен отсюда отходить, ясно? – предупредил хромой. – Хочешь, чтобы у меня были неприятности?

– Я? Да какие неприятности…

Тот смерил Американца грозным взглядом, раздумывая, стоит ему верить или нет, после чего, не проронив ни слова, развернулся и заехал на автопогрузчике на склад. Через секунду стальная дверь с шумом захлопнулась, и Лео остался в одиночестве.

* * *

Тянулись часы томительного ожидания. Казалось, будто все небесные и земные силы на него ополчились.

Как и следовало ожидать, Карим отчитал Лео за опоздание и отправил его работать в огород. Не так давно было новолуние, так что пришло время для подзимнего посева. Помидоры, перец, баклажаны, базилик. Чуть позже египтянин сообщил, что у очередной лошади жидкость в легких, поэтому вечером заедет ветеринар. А Лео еще предстояло посадить чеснок и лук.

Вечером он вспомнил о разнице в часовых поясах. Следовало дождаться возвращения Мии домой (ей наверняка пришлось выйти на работу, несмотря на ежемесячное пособие Кирпича), чтобы она точно взяла трубку.

А вдруг она переехала? Это вполне возможно. Тогда смогут ли новые жильцы дать ее номер? Все больше и больше вопросов роилось в голове, заставляя его сомневаться в успехе предприятия. А если трубку возьмет Винсент? Знает ли он что-то о нем?

Твой отец умер.

Твой отец уехал далеко-далеко.

Твой отец не сладил с ножом и стал рабом.

Твой отец променял нас на месть.

Your dad^[28].

Пока он с ноющей от сырости спиной, стоя на коленях, высаживал в землю треклятые луковицы, ему в голову пришла еще более горькая мысль – но при этом совершенно естественная, мысль как мысль, неизбежная после стольких лет разлуки и молчания: а если у Мии появился другой мужчина? Если она, наконец, согласилась поужинать с продавцом, у которого покупала почтовую бумагу? Возможно ли, что, пока он поднимался с колен и снимал садовые перчатки, Винсент называл словом dad другого мужчину?

Да и мог ли он ее в чем-то упрекнуть после двенадцати лет разлуки?