Американец

Винсент понял, что седовласый незнакомец обращается к нему. Снял наушники. Что-то во взгляде ребенка говорило о том, что Миа подготовила его к этой встрече.

– Винни? Это я, папа.

– What? – переспросил его сын. У него был характерный для переходного возраста трескучий голос. Он оказался более упитанным, чем Лео в его возрасте, – типичный ребенок, выросший между домом и парком.

– Your dad, – исправился Американец.

– Daddy? – встревоженно переспросил Винсент. Похоже, он разочаровался, увидев перед собой такого старика.

– Yep, man. Your daddy, – растерянно подтвердил Лео. – And mum? – Говорить по-английски было мучительно тяжело, он уже отвык от этого языка.

Винсент улыбнулся.

– Mum is…^[30] – протрещал он.

Автоматическая дверь снова зашуршала, Лео поднял глаза и увидел ее. С усталым видом она катила тележку с чемоданами и крутила головой, разыскивая сына в толпе. Время ее пощадило, только отшлифовало некогда округлые изгибы: заострился подбородок, вытянулась шея, похудели руки, резче обозначились скулы. Страдание вуалью легло на ее смуглую, лучащуюся светом фигурку.

Взгляд Мии встретился с взглядом мужа.

Оба почувствовали себя так, словно перенеслись на подмостки провинциального театрика и оказались внутри прозрачной сферы, которая отсекала шумы и удерживала на почтительном расстоянии людей, обращала их в неодушевленные предметы, приглушала и низводила до базовой палитры цвета. Это было похоже на предобморочное состояние, но они оставались в сознании, похоже на головокружение от хаотичного движения теней, но темнота их не поглощала.

Миа улыбнулась ему.

Лео улыбнулся в ответ. А парнишка между ними впервые за двенадцать лет понял, каково это – чувствовать себя заблудшей душой. Потому что в один миг он перестал ей быть.

* * *

– Он открывает глаза и осматривается. Поцелуи, шепот:

– Просыпайся, давай займемся любовью. Его жена выскальзывает из комнаты в коридор и прислушивается. Спит как убитый, говорит она. Возвращается, закрывает дверь и запирает ее на ключ.

– Иди сюда, – повторяет он, – иди ко мне.

Она подходит ближе, под распахнутым халатом голый живот. Он притягивает ее к себе, сжимает бедра, целует низ живота. Халат падает на пол.

– Ты сможешь меня простить?

Ее глаза непроницаемы, они стали такими от безвыходности.

– Время еще есть, у нас вся жизнь впереди.

Молчание. Только пульсируют их тела. Наконец, он решается.

– Ты уверена, – спрашивает он, – ты точно этого хочешь?

– Или они, или мы, – отвечает она. – Или ты один возвращаешься назад, или мы идем дальше вместе.

Он указывает в сторону двери.

– А если он нас возненавидит?

– Он поймет.

– А если не поймет? Пуэрто-Рико – бедная страна, там у него не будет таких возможностей, как в Америке.

– Он поймет. Не бывает любви без прощения.

Они переглядываются.

– Ты нарисовал карту? – спрашивает она.

Он кивает.

– Хорошо. – Она скрывается под одеялом. – А теперь займемся любовью.

А дальше только поцелуи и вздохи, дрожь и ласки, слова и сигареты. И слезы.

Когда на рассвете их сморит сон, от раны, которую нанесла разлука длиной в двенадцать лет, останется только шрам.

Он никогда не исчезнет, но боль утихнет.

Последний друг

2014–…

Эта книга задается вопросом, почему заблудшие люди порой становятся куда более достойными личностями, чем те, кто никогда не сбивался с пути.

Нельсон Олгрен

После двадцати одного года молчания Американец вновь проявился в моей жизни – на желтом стикере, прилепленном на дверцу холодильника.

Тебя искал какой-то Лео, сказал, твой старый друг. Он оставил свой номер. Увидимся вечером, целую.

Эмма

P. S. Кто такой Лео?