Американец

– Это из-за Человека-паука я пристрастился к куреву, – пожаловался Американец, открывая дверь. – По вечерам он приходил пожелать мне спокойной ночи, попыхивая «Лаки Страйк», и потом от моей пижамы несло табаком.

Я обернулся и посмотрел в его синие, как у модели из рекламы «Посталмаркета», глаза.

– Я помню. В твоей комнате пахло как в покерном клубе.

Мы уединились в кабинете менеджера по организации банкетов. Когда после выноса свадебного торта-аквариума мы спросили, где бы нам поговорить в тишине, Мануэль, молодой мужчина чуть за тридцать, удивленно поднял брови формы чаячьего крыла и неуверенно ответил:

– В моем кабинете.

Я погрузился в одно из низких кресел, Лео зашторил застекленную дверь, за которой шел банкет. Гости наслаждалась последними солнечными лучами и фланировали по саду с бокалами, попивая вино «Фалангина». Какое-то время мы за ними наблюдали, словно из машины с тонированными стеклами.

– Старик, ну так что? – Американец вернулся к прерванному разговору, тоже провалившись в мягкое кресло. Из внутреннего кармана смокинга он достал пачку сигарет и предложил мне.

– Нет, спасибо. Я бросил.

Это было не так, но мне хотелось создать впечатление, что я изменился.

– Правильно сделал. – В его голосе прозвучала нотка разочарования. У него было усталое, осунувшееся лицо, седина в волосах, густой загар. Вся его фигура излучала еле сдерживаемую энергию, своего рода дикое изящество, такое впечатление производит адвокат на скутере.

Меня больше пугало то, что нам не о чем будет говорить, нежели причина, по которой он пригласил меня на свадьбу его сестры. Интересно, помнит ли он, как неоднократно заявлял, что рано или поздно я женюсь на Пинучче. Я встал и подошел к окну.

Меня раздражали эти подвыпившие элегантные люди. На всех свадьбах, даже устроенных по высшему разряду, всегда есть какой-то налет отчаяния. Праздник подходил к концу. Завершая свадебный банкет, Пинучча и Никола вручали гостям бонбоньерки и серебряные пресс-папье в форме таксы, и жених раздавал их так же торопливо, как бульдозеры сносят нелегальные постройки. Я поразился, до чего Пинучча стала похожа на мать.

В стороне от толпы за столиком сидели женщина с янтарного цвета кожей и ребенок, который за весь вечер ни разу не встал со своего стула. В мальчике соединились черты родителей: цвет кожи матери и синие глаза отца. Женщина была настоящей красавицей, но очень печальной.

Лео познакомил нас несколько часов назад.

– Это Миа. А это Винни.

Миа тихо отвечала мне на неплохом итальянском и при первой возможности вернулась к сыну. Наконец распорядитель банкета сообщил, что пора занимать свои места. Я подошел к плану рассадки гостей и с легким разочарованием обнаружил, что сижу в компании четырех совершенно незнакомых мне людей за столом «Томми Оллсап».

– Винсент кажется смышленым парнишкой, – сказал я. – У него чудесные глаза. Сколько ему лет?

– Двенадцать, – ответил Лео. Он взглядом поискал пепельницу. – Когда он только родился, я без конца его целовал, чем доводил до слез. Я не мог удержаться, это желание было сильнее меня. Однажды я менял ему подгузник и укусил вместо того, чтобы поцеловать, да так сильно, что на секунду замер от ужаса, решив, что покалечил его…

Он расхохотался и стряхнул пепел в свой бокал.

Один из гостей в манишке кремового цвета, нарочито широко улыбаясь, схватил серебряную таксу и с облегчением направился к выходу. Помню, я подумал в ту секунду, сколько всего нам действительно надо обсудить. Нельзя в 1993 году расстаться с лучшим другом, готовым броситься на тебя с кулаками, и вновь встретиться с ним двадцать один год спустя в ресторане на Амальфитанском побережье, чтобы послушать, как тот любил кусать своего сына за задницу.

Я повернулся.

– Итак, – перешел я в наступление, – почему мы здесь?

Американец с благодарностью взглянул на меня, хотя по его замыслу все должно было пойти иначе.

– Хорошо, старик. Располагайся поудобнее.

Я снова посмотрел в зал. Молодожены продолжали раздавать бонбоньерки, Миа и Винсент все так же сидели на своих местах. Официанты убирали со столов, кружа над ними, словно грифы над добычей.

– Эта история имеет к тебе непосредственное отношение, – начал он.

* * *

Расскажи ему все, выживи и расскажи.

Я пытался прийти в себя.

Лео развел руками:

– Вот так. Теперь ты все знаешь. Или почти все.

На улице стемнело. Казалось, что мир исчез. Растворились сад, бассейн, ресторан. Клоуны-гости уже лежали в своих кроватях. Нет больше молодоженов, нет официантов. Однажды ночью ты узнаёшь, что твой отец был самым большим лжецом на свете, которого убили дружки-мафиози, но ничто так не шокирует, как осознание, что для остальных все и дальше будет идти своим чередом.

– Что мне делать со всем этим? – Мой голос прозвучал чересчур враждебно.

Американец затушил очередную сигарету в бокале – облачко серого дыма поднялось к потолку – и посмотрел на меня.

– Я знаю, что переварить это тяжело, но тебе самому предстоит придумать финал. Я уезжаю.

– Куда?