Давным-давно, еще до нашей свадьбы, мы приехали на Рождество в Неаполь, и Ребекка попросила отвести ее в парк Каподимонте. Мы гуляли по дорожкам, она размышляла вслух, пытаясь найти объяснение тому, что местная музейная коллекция почти неизвестна за рубежом, и тут мы вышли к полю, где ребенком я не раз гонял мяч во время наших легендарных матчей.
С тех пор ничего особо не изменилось, только собак стало больше. Поля так и остались излюбленным местом для захватнических войн малолетних разбойников, которые без конца оспаривали вбрасывание из-за боковой или незасчитанный гол, – кто, интересно, должен его засчитывать, если ты одновременно и игрок, и арбитр? – а их рюкзаки и куртки обозначали створы воображаемых ворот. Крики, ругань, драки. Все как раньше.
Помню, Ребекка посетовала:
– Кошмар, они же вытопчут всю траву, и люди не смогут наслаждаться красотой парка.
Я тут же с ней согласился и не пожалел уничижительных комментариев в адрес мальчишек, их родителей и неспособности неаполитанцев измениться и сделать так, чтобы это прекрасное место приносило прибыль.
Я так и сказал – «прибыль». Ребекка кивнула. Не зря я получил свой диплом.
Мы были парой молодых европейцев с превосходным образованием и высококвалифицированной работой, перед нами открывалась куда более заманчивая перспектива, чем перед большинством жизнерадостных, агрессивных и откормленных футболистов, которые гоняли мяч по этому полю. Я знал по личному опыту, как мало у них мест для игр, в каких узких, темных, густонаселенных переулках они родились, в каких отсыревших зданиях учатся, в какой тесноте живут, какую несвежую еду их родители ставят на стол. В нашем мире тюрем эти истоптанные поля были воплощением свободы. Именно на этих полях, где зеленый цвет местами истерся дожелта, и проходили те счастливые летние месяцы, когда все страхи отступали.
Думаю, именно в тот миг, а не когда переспал с Катериной, я и предал Лео по-настоящему.
Прости, тороплюсь, потом все объясню. До вечера.
P. S. Что купить на ужин?
Но тем вечером Эмма ни о чем меня не спросила. Может, забыла, а может, решила, что я сам должен начать разговор. А если не начал, у меня есть на то причины. К счастью, мы оба достаточно взрослые, чтобы не докучать бессмысленными расспросами.
Это первое правило, которое мы выучили на курсах групповой психотерапии, где и познакомились:
– Так значит, ты хочешь узнать, где сейчас твой отец? – спросила она.
– Да, но меня не волнует, в раю он или в аду. Я в это не верю. Я просто хочу знать, где он в данную секунду находится.
Эмма озадаченно посмотрела на меня.
– Может, стоит сходить на кладбище, – пошутила она.
– В том-то и дело, что там его нет. Как и где-либо еще.
Я рассказал ей все, что знал: об убийстве и обнаружении трупа Вольфанго Патане, в кармане брюк которого лежал отцовский чек, о версиях карабинеров, исчезновении отца, расследовании, прекращенном «за отсутствием тела».
Мы выпили еще по паре кружек пива, и она пригласила меня к себе. Проснувшись утром, я долго смотрел на нее спящую. Пыльный майский ветер дул из окна, завивая кончики ее рыжих волос. Изящная длинная шея, чуть напоминающая изгибом лошадиную, лицо квадратной формы, правильные и четко вылепленные черты, белая кожа. Я впервые занимался любовью с тех пор, как выбрался из ада.
Мы поужинали суши, которые я купил в китайской лавочке внизу, потом посмотрели по телевизору сериал и около часа ночи легли спать. Утром я проснулся и, как обычно, отправился на пробежку. Эмме надо было на вокзал – она ехала к родителям в Апулию на давно запланированный семейный сбор.
Потом я захотел есть, но в холодильнике было пусто, и я оказался на кухне в компании желтого стикера «P. S. Кто такой Лео?». Я понятия не имел, что на это ответить. Прошло больше двадцати лет, и что-то мне подсказывало, что мой последний друг неслучайно вернулся в мою жизнь.
* * *