Американская грязь

То были почти все их сбережения. За одну сестру команданте просил больше, чем за них с Лукой вместе взятых. Лидия с дурнотой осознала: цена установлена заранее. Такова была расчетная стоимость человеческого капитала. Если не заплатит она, девочек купит кто-нибудь другой. И тут же Лидия представила, как резко возрастет ее собственная цена, если тот охранник вдруг вспомнит, кто она такая. Вероятность подобного исхода, словно бомба с часовым механизмом, тикала в маленькой бетонной комнате.

Лука не сводил с нее глаз, и ради сына Лидия приняла решение:

– Мы заплатим.

23

Все, что осталось от семейных сбережений, – несколько жалких бумажек, которые команданте сунул в кошелек Лидии, взяв с нее плату за них с сыном. Всего 4941 песо, или 243 доллара. В обычной жизни это были бы вполне приличные деньги. На них можно было бы купить продукты на несколько недель, оплатить аренду квартиры, медицинские счета, бензин. Но теперь эта сумма казалась ничтожной. У них не осталось средств к существованию. Если они доберутся до севера, придется начинать с нуля. Им уже требовалось купить новую обувь: у Луки стоптались подошвы, а на золотых стеганых кроссовках бабушки расслоился мысок. 243 доллара минус новая обувь – это почти ничего. Лидия чувствовала себя нищей. Слава богу, в банке лежали бабушкины деньги, их хватит на оплату койота. Пока ни о чем другом Лидия думать не могла.

Когда охранник наконец распахнул дверь и все четверо, пошатываясь, вышли на свободу, ни о каких деньгах она не думала. Перед ее мысленным взором стоял Рафа, его пытливый взгляд, когда тот шарил в памяти в попытке вспомнить, кто эта женщина. Лидия знала, что охранника в любой момент может осенить: «Dios mio, да это же та самая женщина, которую ищут “Лос-Хардинерос”!»

Они побежали. Никто не знал, где они находятся и как далеко до ближайшего города или станции. Выбравшись из ангара в поля, они не уловили ни звука: ни отдаленного рокота паровоза, ни шума проезжающей машины. Все четверо побежали к уходящему сиянию, туда, где розовое после заката небо окрашивалось лиловым, к западу, по неровной земле, через выбоины, канавы и норки, прорытые невидимыми животными, по камням, корням и скрученным клубкам растений – в надежде выйти на дорогу, ведущую к северу. Всякий раз, когда Лидия подгибала ступню, боль в лодыжке возвращалась, поэтому она старалась бежать на прямых ногах. Сестры тоже прихрамывали, но Соледад летела, словно огненный шар, превозмогая боль. Лука подбадривал всех, словно запыхавшийся аниматор:

– Давай, Ребека, ты справишься! Мами, не отставай!

Соледад неслась вперед. Она могла бы добежать до самого севера. Выбравшись на асфальтовую дорогу, они остановились. Нигде не было видно ни одной машины, вокруг сгущались все еще розовые сумерки. Старшая сестра подошла к Лидии. Взяла ее за руку.

– Спасибо! – Она дрожала.

Лидию охватило чувство вины. Она была готова их бросить.

– Это все Лука, – ответила она.

Соледад потрепала мальчика за волосы на макушке, склонила голову и заглянула ему в глаза:

– Ты спас нам жизнь. Понимаешь? Ты и твоя мами. – Она не выпускала руку Лидии.

Лука улыбнулся, а Ребека заплакала, надрывно, пронзительно всхлипывая. Этот звук испугал Луку. Лицо девочки было искажено страданием, дыхание вырывалось из нее резкими толчками. Ее штанины покрывала кровь убитого мигранта, смешанная с ее собственной, а на ширинке исчезла одна пуговица, поэтому джинсы все время спадали. Лидия достала из рюкзака ремень и продела в петельки на талии Ребеки. Девочка дрожала и тряслась, но терпела чужую заботу. Пряжку она застегнула сама. Соледад встала позади сестры и собрала ее черные волосы в хвост, обнажив бордовый синяк на шее. Она легонько дотронулась до больного места пальцем. Ребека дернулась, развернулась, и девочки обнялись. Сотрясаясь, Ребека давилась слезами, а остальные стояли рядом и ждали, пока она немного успокоится. Наконец девочка сложила руки на груди, потому что осталась без лифчика, и они двинулись дальше.