Американская грязь

Несмотря на то что Чончо, Слим и сыновья шли в самом начале колонны, из ущелья все четверо выбирались последними; они задержались, чтобы помочь остальным. Мигранты на самом нижнем выступе двинулись дальше, освобождая место. Разбредясь в разные стороны, они продолжили взбираться по восходящим выступам. Наконец Слим поднялся на первое возвышение и подал руку племяннику Давиду; когда тот схватился, мужчина подтянул его наверх, и было слышно, как соприкоснулись их мощные предплечья. Затем показался Чончо, а самым последним – Рикардин, сын Слима. Можно было бы предположить, что сначала вода накроет его лодыжки, а уж потом засосет ноги и все остальное, но водяная стена была такой высокой и такой стремительной, что обрушилась на парня разом, ударив в спину, – и унесла прочь, словно тряпичную куклу. Мигранты вскрикнули и завизжали, а два брата и Шакал стали прыгать с выступа на выступ, пытаясь угнаться даже не за Рикардином, а скорее за его рюкзаком, потому что ничего другого над водой видно не было – только гигантский непотопляемый рюкзак, тот самый, который спас Лидию во мраке ночи; вдруг из бездны высунулись ладони, и парень кое-как перевернулся, но в ту же секунду потерял рюкзак, который просто выскользнул у него из рук и канул в воду; после небрежной попытки его вернуть Рикардин сообразил, что сейчас это было не самое главное, и переключил внимание на свое гигантское слабеющее тело, никогда прежде его не подводившее. На обрыве сверху он заметил дядю, отца и койота, которые до сих пор не могли поверить в реальность происходящего: вода появилась как будто из ниоткуда, очень быстро и внезапно, да еще в таких объемах! Все трое протягивали руки и кричали, и Рикардин слышал отцовский голос, но ничего не мог поделать: руки ему придавило, ноги беспомощно болтались, а во рту к тому же постоянно была вода, и, как бы он ни плевался, она тут же заливала по новой; помимо воды была еще и грязь, и ветки, и какой-то мусор, и он знал, что вот-вот утонет. В том не могло быть никаких сомнений, и Рикардин даже подумал, что это почти забавно – погибнуть от внезапного паводка в пустыне, – но потом понял, что совсем не хочет погибать при забавных обстоятельствах, и даже при почти забавных, и потому решил переключить усилия на мышцы пресса, чтобы сложиться пополам и высунуть из воды верхнюю часть туловища; он попытался схватиться за руку отца – один раз, второй и вдруг – бум! – ударился головой о камень, а потом снова, и во рту у него появился привкус железа, и зуб – передний зуб – на ощупь был острее, чем обычно, и по губе стекала кровь. Нет, умирать Рикардин не собирался, тем более здесь, так глупо и позорно, тем более обладая таким большим, сильным телом; он взглянул на отца и кое-как перевернулся, чтобы в следующий раз попасть ногами в камень; попал раз, еще один, и еще один, пока не приноровился перескакивать с одного на другой, после чего дождался следующего, оттолкнулся и, воспользовавшись импульсом движения воды, катапультировался в сторону суши, но, увы, снова не поймал дядину руку; все мужчины его подбадривали и бежали следом, на ходу перепрыгивая друг через друга, как лягушки, и Рикардин понимал, что план у него хороший, и, если попробовать еще раз, все наверняка получится, поэтому он вновь извернулся в воде и дождался подходящего камня, только на этот раз не отскочил, а застрял ногой в подводной трещине и никак не мог освободиться; вода уносила его течением и рвала ногу с мясом, а потом Рикардин почувствовал, как ломается кость, и закричал от боли; над собой он увидел отца и дядю, и боль была совершенно невыносимой, но тут папи схватил его за руку, а дядя за капюшон, и вместе они подтянули его против течения поближе к оттопыренной ноге. Он не испытал облегчения, даже когда подбежал койот и шесть могучих рук подняли его над водой и затащили верхнюю часть туловища на берег. Тело Рикардина сложилось в неловкой позе, но теперь у него была точка опоры, мужчины его спасли. Он не утонет. Земля под его промокшим телом окрасилась в темный цвет; под пальцами он чувствовал твердую поверхность, но нижняя часть тела по-прежнему оставалась в воде.

Рикардин не испытал облегчения.

– Я сломал ногу, – говоря это, он не плакал. – Точно сломал. У меня сломана нога.

Даже хорошо, что остальные мигранты не побежали следом: никому не хотелось слышать, а тем более видеть, как проходит жуткая операция по вызволению ноги из подводного капкана.

Оставался вопрос: кто останется с Рикардином? Слим и Чончо проделывали это путешествие много раз и потому знали, как все устроено; свою судьбу они приняли с достоинством. Не приставали с уговорами к Шакалу и другим мигрантам. Не просили помочь или остаться. От мысли, что сейчас их бросят в пустыне – совсем одних и, считай, в неподвижном состоянии, – никто не впадал в истерику, хотя подобная реакция была бы вполне уместной. Последнее слово осталось за Чончо.

– В конце концов, я – старший брат, – сказал он.

Слим молча кивнул.