Американская грязь

– Подглазничная область? – переспросила Соледад. – Что это такое? Пожалуйста, говорите попроще.

Даже у самой закаленной медсестры в самом жестоком городе мира возникли бы трудности с изложением подобных деталей.

– Глаз, – пояснила она.

– Его ударили ножом в глаз?

– Да.

– Боже мой, – повторила Ребека.

– Да, – сказала медсестра.

Потом она рассказала, что Элмер хорошо устроен в палате, находится в стабильном состоянии и пробудет в медикаментозной коме до тех пор, пока врачи не решат, что пробуждение будет безопасным. Никто не знает точно, сколько это продлится. Медсестра предупредила, что рана тяжелая и существует вероятность необратимых повреждений мозга. И что оценить даже приблизительный ущерб в настоящий момент невозможно – нужно дождаться окончания первого этапа лечения.

– Девочки. – Было слышно, как на другом конце провода закрылась дверь и все посторонние звуки смолкли. – Вы знаете, кто это сделал с вашим отцом?

Всхлипнув, Соледад ответила:

– Да, думаю, что да.

Глаза Ребеки потемнели и округлились. На лице собралась грозовая туча.

– Слушайте меня, – сказала медсестра. – Очень внимательно слушайте.

Ребека и Соледад с трудом дышали, обеих колотила дрожь.

– Не смейте сюда возвращаться. Даже и думать забудьте. Понятно?

У девочек были мокрые от слез лица. Ребека громко шмыгнула носом; из груди у нее вырвался сдавленный крик.

– Здесь он получает самый лучший уход, слышите? – Голос медсестры тоже дрогнул. – И мы делаем все возможное, чтобы он пошел на поправку. Если вы вернетесь, просто чтобы сидеть в комнате ожидания и в слезах заламывать руки, а потом вас тоже пырнут ножом в глаз, этим вы отцу не поможете. Слышите?

Ребека и Соледад молчали.

– Сколько вам лет, девочки?

– Пятнадцать, – сказала Соледад.

– Четырнадцать, – сказала Ребека.

– Очень хорошо. Ваш папи хочет, чтобы вы дожили до ста лет, понятно? Но если вы вернетесь, этого не случится. Езжайте дальше.

Все трое услышали, как медсестра в Государственной больнице Сан-Педро-Сула прочистила горло.

– Меня зовут Анхела, – сказала она. – В следующий раз, когда доберетесь до телефона, позвоните мне. Я расскажу, как обстоят дела.

– Спасибо, – поблагодарила Ребека.

Женщина прокашлялась и добавила на прощание:

– Я передам ему, что вы звонили.

Повесив трубку, ребята некоторое время молчали. Соледад то вставала, то садилась, снова вставала и снова садилась – и так раз десять. Ребека сидела на краю дивана и рвала в клочья бумажный платочек. Лука не шевелился. Он надеялся, что сестры просто забудут о нем. Не станут с ним разговаривать и ни о чем просить. Ему нужно было выйти из этой комнаты, но тело его не слушалось. Его Папи умер. Мальчик дотронулся до красного козырька отцовской бейсболки. Представил его себе в бабушкином дворике – не на больничной койке, без медсестер, без пиканья устройств, которые могли бы спасти ему жизнь. Лука словно воочию видел, как в полной тишине собирается в лужу кровь. Он стоял на месте, пытаясь слиться со стеной.

Вскоре в дверь постучали. Соледад этот стук обрадовал, позволив на миг отвлечься от ужасных мыслей. Она открыла дверь.

– Заканчиваете? – На пороге возник куратор убежища в компании еще одного мигранта. – Когда тут очередь, мы даем не более пятнадцати минут.

– Да, простите, – ответила Соледад. – Мы сейчас выйдем.

Пока куратор закрывал за собой дверь, Лука успел выскользнуть наружу. Сестры остались внутри.

– Прости, – прошептала старшая.

– За что? – Младшая оторвалась от изтерзанного бумажного платочка.

– Прости. Прости. Это я во всем виновата. Прости меня.

Ребека стремительно подбежала к сестре и заключила ее в объятия; своим радужным браслетом она примяла угольные волосы сестры, все еще влажные после душа.

– Тс-с-с, – убаюкивала Ребека.

– Это я во всем виновата, – раз за разом повторяла Соледад.

Наконец Ребека отпрянула и хорошенько встряхнула сестру за плечи.

– Не говори ерунды! Никто не виноват. Кроме этого чертова hijo de puta[79].

Соледад только сильнее съежилась в объятиях Ребеки.

– Мне пришлось сделать ужасный выбор, – сквозь слезы сказала она. – Либо Папи, либо ты. Я знала это с самого начала. Знала, что, если мы уедем, Папи окажется в опасности. Иван меня предупреждал. Только я не думала, что он все-таки решится. Надеялась, что уеду и тогда он…

Заканчивать мысль она не стала, потому что теперь ее надежды не имели никакого значения. Она ошибалась. Сестры сделали два судорожных вдоха в унисон, после чего Ребека утерла глаза Соледад большими пальцами.

– Прекрати. Завязывай с этим, Соле. Папи принял бы такое же решение. И он поймет, какая ты молодец, – сразу, как только придет в себя. Вот увидишь.

Развернув чистый бумажный платок, Соледад промокнула лицо. Потом высморкалась. И ответила:

– Да. Ты права.

– С ним все будет в порядке.

– Обязательно будет.