Американская история

Коннистон, хмурясь, говорил по телефону. Скользнув взглядом по Оукли, он кивнул. Разговор, судя по всему, был далек от завершения. Оукли подошел к окну, выходившему на выложенный плитами задний огороженный дворик. В пятидесяти футах от дома стоял фонтан в стиле барокко, вывезенный Коннистоном из Европы; Оукли он не нравился. Сразу за фонтаном располагался пруд, выложенный изразцом. Кто-то плескался в пруду. Минуты через две купальщик вылез на берег — оказалось, что это Терри Коннистон.

Она двигалась легко и быстро — молодая, гибкая. Ноги касались раскаленных каменных плит, как пальцы — клавиш пианино. Оукли смотрел, как она устраивается на шезлонге под пляжным зонтиком. Темно-зеленое бикини выгодно оттеняло ее рыжеватые волосы.

Почему-то Оукли вспомнилось сейчас, как умер брат Терри, Эрл-младший. Луиза позвонила ему в полночь и со слезами просила прилететь немедленно: они только что узнали о смерти юноши. Коннистон был повержен, постарел. Оукли не отходил от него почти неделю подряд. Он уверенным тоном лгал ему, пытаясь убедить Коннистона, что тот не виноват в смерти сына. Но уж если кто и был виноват, то именно отец. Эрл-младший, накачавшись наркотиков, задушил себя женским чулком.

С точки зрения статистики в этом не было ничего удивительного: самоубийство считалось второй по частоте причиной смерти среди студентов в Соединенных Штатах. Отец юноши, который сейчас воодушевленно рявкал в телефон, не смог окончить колледж: на втором курсе повредил ногу и потерял стипендию, дававшуюся футболистам. А через тридцать семь лет после этого Коннистон делал то же самое, что и многие другие бизнесмены: слишком многого ожидал от сына, постоянно давил на него. У Эрла-младшего никогда не было времени оглядеться по сторонам, почувствовать себя человеком. Его чуть не силой загнали в престижный университет, и вот год назад он убил себя.

Вдруг Оукли заметил, что Коннистон уже не говорит по телефону — он стоял рядом с ним и тоже смотрел в окно.

— Извините, — сказал Оукли. — Я задумался. Как дела, Эрл?

— Прекрасно, прекрасно. Я держу себя в форме. — Коннистон и заботу о собственном здоровье ставил себе в заслугу. Сейчас, приближаясь к шестидесяти годам, он выглядел скорее на сорок, был таким же крепким и энергичным, как четверть столетия назад. Его глаза цвета ржавого железа скользнули мимо Оукли. — Прекрасный день.

— Да, но я не погодой любовался.

— Терри? Красавица. Только вот одевается черт знает как. Этот купальник, что на ней, — его же почти нет. Адамс сказал, что когда этот купальник покупали, продавщица завернула его в этикетку с ценой.

— Какой еще Адамс?

— Фрэнки Адамс. Наш гость — один из подопечных Луизы. Еще не наталкивались на него? Наткнетесь. — Лицо Коннистона, лишенное всякого выражения, ясно показывало, какого он мнения об этом Фрэнки Адамсе. Он рассеянно добавил: — Комедиант. Хорошо подражает разным голосам. Лучше всего у него получается Никсон.

Много позже, когда с делами было покончено, Коннистон спросил:

— С Луизой говорили?

— Да, несколько слов. Похоже, она очень обеспокоена.

— А она рассказала о своем последнем диком проекте?

— Нет. Только жаловалась, что вы ее забросили.

— А, это я ее воспитываю, — кивнул Коннистон. Он говорил в своей обычной манере, будто диктуя телеграмму, но тон был воинственный. — Суть в том, что ее обрабатывает Ороско.

— О, и она поддается?

— Да избавит нас бог от безмозглых либералок! Она поддается.

— Чего вы ждете в этой ситуации от меня?

— Поговорите с Ороско. Он ваш друг, не мой — меня слушать не будет.

Оукли неуверенно проговорил:

— Ороско — чертовски хороший детектив, лучший в штате. Я не хотел бы его потерять.

— Частных детективов кругом полно. Лучше потерять его, чем покой. Он настроил мою жену, и я уже не знаю, куда деваться. Карл, скажите этой толстой заднице, что мое терпение скоро кончится.

Оукли невольно улыбнулся: то, что толстый детектив мексиканец и изящная нежная женщина могут вывести из равновесия Коннистона, показалось ему абсурдным и комичным. Он заметил:

— У людей Ороско есть основания для недовольства.

— Тогда пусть идут в суд. С меня довольно. Все равно в головы этих глупых чиканос не вобьешь, что я — законный владелец ранчо. Проклятые чиканос не понимают духа времени. И все их безумные планы разобьются о то, что мои документы на землю в полном порядке.

— Они видят это не так, мексиканцы. Утверждают, что земля была отдана им еще королем Фердинандом.

Коннистон фыркнул.

Оукли продолжал:

— Вице-короли Новой Испании пожаловали Тьерра Роха испанским поселенцам. После войны Соединенных Штатов с Мексикой договор 1848 года гарантировал, что американское правительство будет сохранять имущественные права тех мексиканских землевладельцев, у которых есть соответствующие документы. Теперь чиканос утверждают, что гринго пришли и уничтожили старые испанские документы в мексиканских архивах.

— Неплохо. Эта речь заготовлена для телевидения? Вы теперь работаете на чиканос, Карл?

— Нет. Но я выслушал их и освежил в памяти кое-какие законы. Чиканос могут выиграть это дело.