Американская история

— Фу, — поморщился Коннистон. — Эти испанские документы — клочки бумаги, подписанные в Мадриде триста лет назад. Они ничего не стоят. И вообще эта земля была когда-то отнята у индейцев. Вот пусть чиканос и спорят с индейцами племени папаго, а не со мной.

— Все это не так просто…

— А мне сложности не нужны. Мне нужно только, чтобы Ороско отстал от моей жены, тогда жена отстанет от меня. Понятно?

Не ожидая ответа, Коннистон встал и подошел к столу. Оукли долго смотрел на его широкую спину. У Коннистона явно испортился характер, он стал очень недоверчивым, подозрительным. Перемены начались давно, исподволь, и сейчас Оукли корил себя, что не заметил этого раньше…

— Я поговорю с Ороско, Эрл, — сказал он наконец. — Я этим займусь.

Глава 5

Девушка, которую газеты — не обращая внимания на тот факт, что ее отец был еще жив — называли «богатой наследницей Терри Коннистон», вышла из пруда, как русалка; ее каштановые волосы влажно блестели на солнце. Надев резиновые купальные сандалии, она пошла к дому, но у двери остановилась и оглянулась на пруд, который сверкал до боли в глазах. Клочки облаков неторопливо брели по небу, влача за собою ленивые тени. На дальних склонах холмов пасся скот ее отца. Солнце заставило Терри щуриться, но она не любила темные очки и никогда их не надевала. Ей вспомнился вечер два года назад, когда она приехала на первые каникулы и увидела только что построенный огромный пруд. «Приготовил тебе небольшой сюрприз», — сказал ей отец.

Краешком глаза она заметила движение и, повернув голову, успела увидеть, как закрывается решетчатая дверь в дальнем крыле дома. Человеком, закрывшим дверь, был несомненно Фрэнки Адамс — его, напоминавшего большую ящерицу, ни с кем нельзя было спутать. Она раздраженно подумала, долго ли он стоял и наблюдал за ней. Ей не нравился этот дружок Луизы, актеришка, комедиант. Он был весь какой-то скользкий. Терри не могла понять, почему отец терпит его присутствие; впрочем, она давно перестала понимать своего отца.

Поднявшись к себе, она приняла душ, высушила волосы, надела мини-платье и легкие сандалии. Критически посмотрела на себя в зеркало: загорелое спокойное лицо — трудно заподозрить, что на душе очень неспокойно…

Схватив сумочку и учебники, она быстро вышла в коридор и собиралась пройти мимо кабинета, но вышел отец — как будто поджидал ее; загородив ей дорогу, он сказал:

— Привет, детка.

— Привет. — Терри неискренне улыбнулась ему. Позади отца, в кабинете, она увидела Карла Оукли, у него был озабоченный вид. Оукли улыбнулся ей — тоже неискренне. Деловые люди — отец и Карл — замотались из-за денег. Доллары — все. Отец стандартно реагировал на все ее проблемы: «Вот деньги, купи себе что-нибудь».

На этот раз он заботливо спросил:

— Что-то рано ты уходишь?

— Хочу кое-что посмотреть в библиотеке перед занятиями. — Это была ложь, ей просто хотелось уйти из дому.

Он кивнул, думая уже о своем. Входя в кабинет, он остановился.

— Надо бы нам с тобой выбрать время и поговорить. Дурацкое лето получилось, времени ни на что не хватает.

О, подумала она, уж мне ты не говори о том, на что у тебя не хватает времени. Я в этом списке первая.

После встречи с отцом ей хотелось забыться в скорости. Она до отказа выжала педаль, и машина рванулась. Терри не понимала отца и никогда не поймет: он находился за пределами ее понимания. Фактически брата убил он. А мать довел до алкоголизма, и она уже никогда не выйдет из специальной лечебницы. Он и со мной что-нибудь сделает, с горечью подумала она, если я не сбегу.

Поглощенная своими мыслями, Терри проехала в четыре тридцать мимо поворота на узкую дорогу, ведущую неизвестно куда. Запыленная машина стояла у обочины, в ней можно было разглядеть два или три силуэта — но она ничего не заметила. Через четыре часа ей предстояло проехать здесь же, миновать эту же боковую дорогу.

В начале седьмого Оукли пришел к обеду в большую, обитую темным дубом столовую. Луиза познакомила его с гостем, на котором были шорты и яркая гавайская рубашка, обнажавшие длинные некрасивые руки и ноги, поросшие волосами. Фрэнки Адамс: маленькая круглая голова и самый большой нос, который Оукли когда-либо видел; рука похожа на живую, только что пойманную рыбу — пожимать ее было неприятно.

— Рубашка-то какая у вас броская, — сказал Оукли, просто чтобы не молчать.

— Да, меня уже два раза арестовывали как хиппи, — ухмыльнулся Адамс. Волосы, густые и черные, он зачесывал назад, бородку стриг в средиземноморском стиле; щеки, напротив, тщательно брил и орошал дорогим лосьоном. Внешность его была малопривлекательной, особенно раздражали бегающие глаза, но все же Оукли не мог сказать, что этот человек ему неприятен. Он вспомнил, что сказал о нем недавно Коннистон: «Уже шесть дней здесь живет. Понятия не имею, когда мы от него избавимся. Некоторые больше надоедают за неделю, чем другие за год».

— Вы с Луизой были знакомы еще в Нью-Йорке? — довольно учтиво спросил Оукли.